Морок над Инсмутом

Ничего не выйдет. Придется лезть под палубу.

Один конец каната с флагами разных стран оборвался, и его мотало по ветру. Япония, Германия и Италия бесстыдно полоскались вместе со всеми, бок о бок с несколькими европейскими государствами, уже исчезнувшими с карты. Палубу покрывала знакомая слизь.

Я пробрался за угол, к дверям бального зала. Ветер втолкнул их внутрь, и дождь хлестал по полированному деревянному полу. Войдя в зал, я вытащил кольт. Пусть лучше лежит у меня в руке, чем упирается мне в ребра.

Где-то недалеко ударила молния, мгновенно осветив весь заброшенный зал, включая подмостки для оркестра в дальнем конце и таблички с именами отсутствующих музыкантов.

Казино располагалось на следующей палубе. Там должно было быть темно, однако из-под ведущей вниз двери пробивался свет. Я распахнул ее и стал осторожно спускаться. Внутри оказалось сухо, но холодно. Запах рыбы усилился.

— Брюнетт! — снова крикнул я.

Что-то тяжелое скользнуло мимо меня, и я отскочил в сторону, ударившись бедром и рукой о привинченный к полу стол. Только ценой сверхчеловеческих усилий я не выронил пистолет.

На корабле кто-то был. В этом не оставалось сомнений.

И тут я услышал музыку. Но не Кэба Кэллоуэя[33] и не Бенни Гудмена[34]. Где-то бренчала гавайская гитара, которую почти заглушал безумный пронзительный хор. Мне даже показалось, что это не человеческие голоса, и я подумал, уж не решил ли Брюнетт поставить номер с поющими тюленями. Слов я не разобрал, но знакомое сочетание звуков, похожих на отхаркивание и плевок, «Ктулху» пару раз услышал.

Мне захотелось убраться с этого корабля, вернуться в гнусный Бэй-Сити и забыть все на свете. Но на меня рассчитывала Джангл Джиллиан.

Я двинулся по проходу туда, откуда доносилась музыка. Чья-то рука легла на мое плечо, и я почувствовал, как мое сердце ударилось о заднюю стенку моих глазных яблок.

Из полумрака прямо на меня глядело перекошенное лицо, густая борода обрамляла впалые щеки. Лэйрд Брюнетт в гриме Бена Ганна: череп обтянут кожей, глаза величиной с куриное яйцо каждый.

Его рука зажала мне рот.

— Не беспокоить, — сказал он высоким надтреснутым голосом.

Это был не тот обходительный бандит в клетчатом кушаке, с набриолиненной прической, которого я знал. Это был другой Брюнетт, в тисках безумия или дури.

— Жители Глубин, — сказал он.

Он отпустил меня, и я попятился.

— Время Всплытия пришло.

Моя задача была выполнена. Я узнал, где находится Лэйрд. Оставалось только сообщить об этом Джейни Уайльд и вернуть неиспользованную часть аванса.

— Времени осталось мало.

Музыка зазвучала громче. Я услышал, как по казино шаркают какие-то крупные субъекты. Судя по всему, ловкачи они были еще те, потому что то и дело натыкались на мебель и друг на друга.

— Их надо остановить. Динамит, глубинные бомбы, торпеды…

— Кого? — спросил я. — Япошек?

— Жителей Глубин. Обитателей Города-Дублера.

Я перестал его понимать.

Жуткая мысль вдруг посетила меня. Я ведь детектив, а значит, не могу не делать выводов. Судя по всему, на борту «Монти» было полно людей, но никакой лодки, кроме своей, я не видел. Как они сюда добрались? Не вплавь же?

— Идет война, — вещал Брюнетт, — они против нас. Война продолжается долго.

Я принял решение. Надо вытащить Лэйрда с этого корабля и привести его к Джангл Джиллиан. Пусть сама разбирается с Принцессой Пантерой и ее Тайным орденом. Брюнет в его нынешнем состоянии отдаст ей любого ребенка, было бы под рукой одеяло, чтобы его завернуть.

Я взял его за худое запястье и потянул к лестнице. Но люк с лязгом захлопнулся, и я понял, что мы попались.

Где-то открылась дверь, и рыбная вонь смешалась с ароматом духов.

— Мистер Лавкрафт, кажется? — пропел шелковисто-чешуйчатый голос.

Наряд Дженис Марш составляли висячие серьги-каракатицы и дамский револьвер. И больше ничего.

Однако выглядела она не так приятно, как можно подумать. У Принцессы Пантеры не оказалось ни сосков, ни пупка, ни волос внизу живота. Между ног слегка серебрилась чешуя, а мокрая кожа лоснилась, как у акулы. Мне подумалось, что, если ее погладить, наверняка обдерешь руку до крови. Она не надела ни тюрбана, в котором щеголяла раньше, ни темного парика, в котором снималась в кино. Ее безволосый череп был неестественно раздут. Даже брови, и те не нарисовала.

— Вы, видно, не из тех, кому добрые советы идут впрок.

Среди русалок она была бы скорее чудовищем, чем красавицей. На сгибе левой руки она держала сверток, из которого смотрело белое детское лицо с немигающими глазами. Франклин больше походил на Дженис Марш, чем на своих родителей.

— Как жаль, — послышался из его уст тихий голос чревовещателя, — что всегда возникают осложнения.

Брюнетт забормотал что-то неразборчивое, закусил свою бороду и от ужаса прижался ко мне.

Дженис Марш опустила Франклина на пол, и тот неуклюже сел: взрослый боролся с телом младенца.

— Капитан вернулся, — объяснила она.

— У каждого поколения должен быть свой Капитан, — сказал тот, кто владел сознанием Франклина. Слюни мешали ему, и он промокнул свой ангельский ротик краем пеленки.