Мороз и ярость (ЛП)

Атлас насмехается надо мной. — Сейчас подходящее время сказать, что я тебя предупреждал?

— Для этого никогда не бывает подходящего времени. — Я толкаю локтем жреца, который пытается подкрасться ко мне сзади, и улыбка расплывается на моем лице. Прошло слишком много времени с тех пор, как я по — настоящему дралась, и это питает зверя внутри меня.

— Почему ты улыбаешься как сумасшедшая? — Отис качает головой, уклоняясь от кулака, летящего ему в лицо. Он из тех, кто умеет говорить. Ухмылка на его лице такая же ненормальная.

Мне нужно держать себя в руках. Мои плечи зудят, желая полного высвобождения моей силы.

— Эм, ребята. — Отис прочищает горло, а затем стонет. Я оборачиваюсь и вижу, что его глаза широко раскрыты. Я прослеживаю за его взглядом и издаю собственный стон. К нам направляется еще больше жрецов. Слишком много.

— Думаю, пора идти. — Я делаю несколько шагов к Отису, но из переулка высыпает еще больше жрецов. Черт возьми, это был наш путь к отступлению.

Я расправляю плечи и хрущу костяшками пальцев, готовая показать этим сучкам, каково это — сражаться с кем — то, кто знает, как дать отпор. Подпрыгивая на цыпочках, я собираюсь броситься в толпу, когда ночь разрывает крик.

Тела вываливаются на улицу, бросаясь на жрецов и стражников. Моему мозгу требуется минута, чтобы осознать то, что я вижу. Это «Подполье». Я никогда не видела их в реальной жизни. В новостях о них говорят постоянно. То, что они незаконны, чума нашего общества, но это всего лишь послание власть имущих. «Подполье» хочет равного обращения. Они хотят иметь право жить свободно и достойно, чтобы иметь возможность позволить себе жилье и еду для своих семей. Не быть обязанным Богам, которые восседают на своих золотых тронах и плюют на маленьких человечков, которых они считают недостойными.

Сотни людей высыпаются на улицу. Все они одеты в черные полумаски, которые закрывают часть их лиц, но это не может скрыть их ярость. Эти люди тоже не являются обученными бойцами, но они бросаются в бой с яростью праведников и забытых. Моя Фурия вскипает от этого зрелища, пропитываясь жаждой мести и почти вырываясь из клетки, в которой я ее держу. Жрецы и стражники могут иметь привилегию учиться в школе, проходить боевую подготовку и трехразовое питание каждый день, но они не могут соперничать с гневом нации угнетенных людей. На это приятно смотреть.

— Почему я не удивлена, увидев тебя в разгар беспорядков? — Грир подбегает ко мне трусцой, брызги крови покрывают ее ухмыляющееся лицо.

Я не уверена, должна ли я бояться или нет. По бокам ее каштановые волосы заплетены в косу, отчего остальные выглядят как ирокез. Клянусь, это ее боевой образ. На ней те крутые кожаные штаны в обтяжку и майка с растянутым вырезом, как будто кто — то схватил и дернул.

На секунду я задаюсь вопросом, на чьей стороне она сражается, пока она не наносит удар в горло жрецу. Его лицо краснеет, когда он отплевывается и задыхается. Грир поднимает ногу, медленно упираясь ступней ему в грудь, а затем отталкивает его.

— Я вижу, сегодня ты выбрала насилие. — Я поднимаю бровь.

— Это день, который заканчивается на ‘Е’. — Она ухмыляется мне. Я улыбаюсь в ответ, слишком возбужденная борьбой, чтобы оставаться равнодушной. Мы обе возвращаемся к драке.

Тел так много, что это похоже на бурлящую волну активности. Грир тут же вмешивается, и мы обе атакуем со злобной и смертоносной точностью. Мы медленно выигрываем битву. На земле больше тел в красных одеждах и тел стражников, чем тех, кто борется с ними.

Краем глаза я замечаю всплеск красного, и я замечаю, как один из жреца тащит женщину в сторону переулка. О, черт возьми, нет, этого не случится. Я бегу за ними, уворачиваясь от стражников и групп дерущихся людей.

Все остальные собрались перед баром. Когда я выхожу в переулок, там почти жутко тихо, если не считать женских всхлипываний. Ярость поднимается в моей груди. Гнев уже кипел в моих венах из — за жрецов и стражников, но открывшееся передо мной зрелище высвобождает монстра внутри меня.

Жрец валит женщину на землю, душит ее одной рукой и удерживает ее ноги опущенными, прижимая колени к ее бедрам. Другой рукой он задирает ей юбку, пока смеется.

Женщина царапает его руку, и это ее сдавленное «нет» окончательно выводит меня из себя. После стольких лет подавления своей натуры, замораживания своей Фурии, я больше не могу сдерживать ее. Мои крылья высвободилась из спины, когда поток ярости пробежал рябью по моему телу. Я стону, позволяя им раскрыться и потянуться. Прошло так много времени, слишком много, с тех пор, как мои крылья были свободны. Перья черные, как полночь, и если бы я расправила их до упора, кончики могли бы касаться стен переулка. Мои ногти удлиняются, образуя смертоносные когти с острыми концами, которые могут без особых усилий разорвать мышцы и кости.

Стук моего сердца поет песню мести, требуя, чтобы я исправила зло перед собой. Я шагаю вперед, и женщина замечает меня первой. Она замирает, ее глаза широко открыты, рот застыл, когда она смотрит на меня.