Мороз и ярость (ЛП)

притворилась спящей, когда Атлас выходит из моей комнаты следующим утром. Он тихо и незаметно отодвигает стол с дороги, словно не хочет меня будить. Вот только у двери он медлит. У меня возникает искушение открыть глаза, чтобы посмотреть, что он делает, но тут я слышу шорох постельного белья и щелчок закрывающейся за ним двери.

Я лежу в постели, оценивая, как чувствует себя мое тело. Когда я сажусь, все еще ощущаю легкое покалывание в ребрах и тупую боль в щеке, но в остальном я чувствую себя прекрасно. Я снимаю уже теплый компресс и оставляю его вместе с бинтами на кровати. Большей проблемой будут вопросительные взгляды Престона и его маленьких сучек. Потом есть Атлас. Он наверняка захочет узнать, как я так быстро исцелилась. Уже не раз говорилось, что я человек, не обладающий богоподобными способностями.

Когда Атлас приводил меня в порядок прошлой ночью, мое лицо представляло собой распухшее месиво. Я не смотрела на себя в зеркало, но уже могу сказать, что порез на моей щеке закрылся, и вся опухоль исчезла. Зная, что у меня нет возможности прятаться в своей комнате весь день, я встаю с кровати и собираю свои вещи для ванной.

Будильник на моем устройстве срабатывает как раз в тот момент, когда я собираюсь выйти из комнаты. Может быть, мне повезет и я успею принять душ до того, как все остальные отправятся в общественный ад.

Плеск воды говорит мне, что, когда я захожу в ванную, работает по крайней мере один душ. Грир чистит зубы у одной из раковин, и ее глаза находят мои через зеркало. Ее взгляд задерживается на повязке на моей щеке, и я проклинаю себя за то, что не сняла их перед тем, как выйти из своей комнаты. Она ничего не говорит, когда я подхожу к раковине и начинаю чистить зубы. Я снимаю маленькие повязки с лица, и осматриваю остальную часть на предмет повреждений.

На моей щеке небольшой синяк и маленький розовый шрам на месте пореза. Я уверена, что еще через несколько часов он полностью пройдет. Я благодарна, когда Грир ничего не комментирует, и проскальзываю в одну из душевых, прежде чем кто — либо еще заходит в ванную.

Я принимаю душ и одеваюсь в кабинке. К тому времени, как я заканчиваю, шум в ванной усиливается. Я не сомневаюсь, что почти все уже здесь. Зная, что мне нужно стиснуть зубы и покончить с этим, я выхожу из душевой кабины и выхожу из ванной, не обращая ни на кого внимания. Это не значит, что они меня не замечают.

Не все замолкают, но нападавшие на меня прошлой ночью определенно замолкают. Я почти справляюсь с этим без комментариев, пока не слышу шипящее «Какого хрена» от Джейд.

Я не оглядываюсь. Направляюсь прямо в свою комнату, чтобы оставить вещи, а затем направляюсь в столовую. Мои длинные каштановые волосы все еще влажные, когда я скручиваю их на макушке в узел и закрепляю лентой. Когда я захожу в столовую, меня снова встречает Грир, которая уже там. Она сидит на своем обычном месте и ест йогурт с фруктами.

Этим утром мой желудок превратился в комок нервов, поэтому я отказываюсь от тяжелых блюд на завтрак. Вместо этого я наливаю себе стакан сока и беру кусочек тоста. Глаза Грир следят за мной, когда я сажусь напротив нее. Я думаю, что она собирается оставить меня в покое, но затем она открывает рот.

— Прошлой ночью из твоей комнаты доносилось много шума. — Грир берет в рот большую ложку йогурта, наблюдая, как я делаю глоток сока.

— Я и не знала, что ты из шумовой полиции.

— Звучит так, будто там происходило много чего интересного. — Она приподнимает одну бровь, провоцируя меня рассказать ей, что произошло на самом деле.

— Что я могу сказать? Я люблю хорошую оргию. — Я пожимаю плечами, а затем запихиваю половину тоста в рот.

Удивленный смешок срывается с губ Грир. На ее губах появляется усмешка. — Хорошая попытка. Я видела группу, которая, прихрамывая, вышла из твоей комнаты. Я считаю себя довольно хорошим знатоком людей. Я сильно сомневаюсь, что ты позволила бы кому — нибудь из этих засранцев трогать твои интимные места.

Теперь моя очередь смеяться. — Интимные места?

— Было странно произносить слово «вагина», поскольку мы не так давно знаем друг друга. — На лице Грир все еще играет улыбка, и я ловлю себя на том, что улыбаюсь ей в ответ.

— Я думаю, мы перешли порог нормы. А ты? — Я откидываюсь на спинку стула, делая еще один глоток сока.

— Я не знаю. Это все довольно стандартный день в моей жизни. Для меня мало что изменилось.

Грир — одна из профессиональных чемпионов, которая большую часть своей жизни тренировалась ради возможности участвовать в Играх. По крайней мере, я так предполагаю. Но я действительно ничего о ней не знаю.

— Ты долго готовилась к этому?

Ухмылка сползает с лица Грир, и маска свирепого воина возвращается на место. — С тех пор, как мне исполнилось семь.

Черт. Это рано. Когда я росла в забытых трущобах Чикаго, дела шли неважно. Но у меня был отец, и я ходила в школу. Конечно, это была дерьмовая государственная школа, в которой использовались книги десятилетней давности. Половина детей большую часть времени не появлялась, но мне было позволено какое — то подобие детства.