— Как дела, мужики? — спрашивал он. Доктор вполголоса докладывал ему по состоянию больного. Командир согласно кивал, и спрашивал мичмана: — Как, держишься? — Держусь кое-как! Товарищ командир! А последнее желание можно сказать? — Тьфу на тебя, Леня! Скоро уже долетим, как на ласточке! Заштопают тебя в главном госпитале в лучшем виде — вон, сам комфлота персонально каждый сеанс твоим здоровьем интересуется. Еще будешь бегать, как новенький, вприпрыжку! — Ага! Только я, когда до госпиталя доберемся, кроме твоего апендикса, попрошу-ка язык и еще кое-чего тебе укоротить! — проворчал старпом вполголоса. — Нет, товарищ командир! — настырно вмешивался мичман — Дайте мне стакан воды, пистолет и два патрона! Выпью воды, ни в кого стрелять не буду — только в старпома и в себя! Больше ни в кого, точно говорю! — А старпома-то за что? — изумился командир. — Да воды не дает, гад, издевается! — обиженно сказал больной, покрывшись испариной. Короче, потребовались новые санитары — чтобы как-то разрядить обстановку — старпом, при всей его силе и выносливости — тоже не был железным человеком…
Перепробовав всех записных и запасных внештатных санитаров, с которыми доктор, согласно расписанию, эпизодически проводил теоретические занятия, и, признав их полную профнепригодность в качестве санитаров в операционной он лично изгнал с их позором. В процессе борьбы выяснилось, что забыли про пришлых приписанных курсантов. — А что? — сказал старпом, почесав рано седеющие волосы на затылке. — Парни — здоровые! Опять же — вахты не несут, урона для боеготовности не будет, да и приобщаться к реалиям жизни пора! Хрен его знает, что может в нашей службе и когда пригодиться! — резонно заметил Алексей Цаплин.
Сказано — сделано! Офицер взялся за телефон внутрикорабельной связи и, через несколько минут, курсанты уже построились перед амбулаторией, спиной к толстой-толстой трубе ракетной шахты.
Критически оглядев нас, доктор сказал: — Дело, мужики, предстоит совсем простое: ну, во-первых, не давать больному пить, как бы он не орал, как бы не умолял. Никакой ложной жалости! Если выпьет — ему сразу — лохматый белый песец! Белый — белый! А когда я скажу — так берете тампончик, в воду окунаете, отжимаете слегка, и губы, легонечко так, мичману смазываете.
Во-вторых, салфетку надо периодически менять на разрезе. Ну, это я вам наглядно покажу — как да что — ничего сложного! Подумаешь! И все дела! Тем более, сменять друг друга будете, да и идти осталось уже до базы меньше суток, плюс-минус несколько часов. Справитесь. А? — доктор с надеждой заглядывал нам в глаза. «И в самом деле?» — подумали два здоровенных балбеса — я и Ромеев, — пукуа па? — в том смысле, что — «почему бы и нет?».
— Разрешите, товарищ капитан? — встрял наш подозрительный аналитик Эйнштейн: — А в чем была трудность, что другие не подошли?
— Понимаешь ли, курсант, э-э-э — не все люди адекватно воспринимают вид раны, крови… разное случается. Ну, и… Что здесь главное? Делом заняться, а там и пойдет! Мало ли с чем в жизни столкнетесь, а вдруг практика пригодится? А, вообще, вот вы, можете идти, отсюда — как самый шибко — умный. А мне вот этих молодцов хватит! — сказал усталый капитан, внимательно вглядевшись в Олега и втайне что-то заподозрив.
Облачив нас в разовые новенькие бледно-салатовые халаты, доктор отдраил кремальеру амбулатории и впустил «санитаров» в ярко освещенное помещение. После сумерек коридора мы зажмурились, а потом стали приглядываться. Мрачно лязгнула задраиваемая за нами стальная дверь. Я внутренне поежился, и именно с этого момента и начал бояться. Чего? А бес его знает! Но внутренне затрясло. Ох, не надо было нас заранее инструктировать!
Мичман, забывшись, ослаб. Он дремал, лежа на столе, а, у подвесного шкафчика с инструментами, прикорнул старпом, разглядывающий нас сквозь прищур глаз, не поднимая усталой головы.
— Значит, так! — бодро проговорил доктор, завязывая хирургическую маску:
— все просто — как апельсин! Берем тампоны вот из этой скляночки, макаем вон ту скляночку с водой. Чуть отжимаем — и, пожалуйста — легко смачиваем больному губы.
«Так, это куда еще не шло!» — подумал я с облегчением. Но доктор осторожно снял подсыхавшую салфетку с разреза, и я увидел зеленоватые — так мне показалось — кишки. Целый мешок! Не меньше! Амбулатория наполнилась тяжелым, плотным запахом мяса и крови — как в мясных рядах на летнем базаре, только — куда как насыщеннее. Мне показалось, что этот запах стал тяжело клубиться вокруг софитов под подволоком, обволакивая всё. И вдруг, яркие софиты, кипящие в свете, а там и сам подволок медленно стронулись с места и стали раскручиваться вокруг меня, быстрее и быстрее, сами по себе, а за ними увязалась и моя голова… Всё! Свет в глазах погас! Откуда-то извне до меня донесся гневный рык старпома: «Ромеев, унесите эту бабу отсюда в отсек!» — Приятного аппетита! — встрял в рассказ Паша Петрюк, уж очень не любивший таких деталей даже в рассказах, не говоря уж о «натуре».