Морские повести и рассказы

– Вы уже спрашивали, – сказал я, обдумывая свой прошлый литературный путь. – Чего не было – того не было. Робким мужчиной, помню, называли. Это обиднее. Всякие идейные придирки не в счет…

К моменту появления правоохранительных органов натюрморт был таков: старушенции мирно спали на скамейке, Савельич спал в ямке на гробике Мимозы, мы с Аверченко сидели под кустом сирени на шанцевом инструменте, допивали флягу Савельича и беседовали о текущей политике: мы сожрем Европу или она сожрет Русь?

Мильтон возник из белой ночи бесшумно, хотя в детине было под два метра. Поинтересовался безо всякой агрессии:

– Чего, господа, тут забыли? И что, мать вашу, тут происходит?

– Макаку хороним и притомились, – объяснил Аверченко.

– Стало быть, и такое бывает, – сказал мильтон и расстегнул кобуру. Это был профессиональный, рефлексивный жест – без агрессии. – Чокнутые, значит. Групповое сумасшествие.

– Просто выпимши, – сказал я, употребляя простонародные интонации, чтобы скорее войти в контакт с простонародным представителем органов. – Макаку звать Мимоза. Обезьянка она. От чахотки сдохла, в лучших традициях девятнадцатого века. Кусалась уже слабо, «банановыми какими-то деснами», по выражению Ираиды Петровны, – сказал я и кивнул в сторону старух. – Мы моряки. Из Африки привезли макаку. Притомились, пока могилку копали. Грунт тяжелый.

– Другого места не нашли? Вот Летний сад, вон Михайловский, хорони кого хошь. А вы к героическим жертвам революции подзахораниваете. Вандализм называется.

– Ну, юноша, прочитать вам лекцию о тех, кто здесь похоронен? – взревел Аверченко.

– Да понимаете… – начал я, закупоривая флягу.

– Виктор Викторович, не мечите бисер… Знаете, это все равно что, слушая в великолепном исполнении гениальную музыку, будешь думать о том, что клавиши рояля покрыты слоновой костью, а слонов браконьеры в Конго хлопнули, – пробормотал Аверченко.

Мильтон нагнулся над могилой, левой рукой взял Савельича за шиворот, вытащил на свет божий, потряс и, продолжая держать на воздусях, вгляделся.

– Знакомая личность. Сколько раз его домой доставлял на своем мотоцикле. В вытрезвитель-то его давно не принимают, неплатежеспособный. – Мильтон аккуратно уложил старика на травку.

Тот всхрапнул и подложил ладошку под щечку, свернулся калачиком, удобненько.

Мильтон вытащил гробик, полюбовался работой Савельича и открыл крышку, без заметных усилий вырвав гвозди, убедился в содержимом, объяснил нам:

– Фарцовщики могут таким образом драгоценности народные укрывать. Обязан убедиться в содержимом, само собой.

– Сюжет для небольшого рассказа, – сказал я Аверченко. – Вон и чайка летит.

Чайка действительно парила над Марсовым полем. Занесла ее нелегкая с морских просторов Маркизовой лужи.

Мильтон вгляделся в меня, закрыл гробик, сел на него, закурил «Мальборо» и сказал:

– А, Капецкий. По телеку вас видел. И книжки читал. Само собой…

– Приятно слышать.

– Я ведь кораблестроительный кончал, потом загнали на Северный флот. Эсминец «Несокрушимый», БЧ-пять… А это правда, что вы винтовку потеряли?

– Да.

Мильтон помолчал, потом кивнул на Савельича:

– Не простой пьянчуга. Стало быть, знаменитость. О нем в газетах писали: «Застенчивый хулиган». Ночью залез в Исаакиевский собор. Сторожа обезвредил бревном по башке и забрался в музей. Лунная ночь была, стало быть, он сломал решетку придела Александра Невского, куски ее рассовал по карманам – на сувениры, стало быть. Кстати, та вон старуха. Ее Норкина фамилия?

– Да, – сказал я.

– Она на шухере стояла. А Савельич успел бы смыться, но – вот уж дурак! – увидел скульптуру Монферрана. И стало дураку стыдно перед хозяином собора. Пока портрет с подставки стаскивал да лицом к стенке поворачивал, его и взяли. Хоть гражданин тогда и объяснил, что взгляд знаменитого архитектора его смущал, но пятерик ему за злостное хулиганство впаяли. И отсидел он от звонка до звонка.

– Н-да. Занятно, – сказал я. – Но Мария Ефимовна мне эту новеллу не поведала.

– Будите старух, – приказал мильтон. – Скоро патрульная машина поедет. Тогда они в вытрезвителе проснутся.

– Патруль я уже вижу, – дрожащим голосом сказал Аверченко. – Матросы! Будь они прокляты!

Мильтон с некоторым подозрением глянул на моего залетного гостя.

– Это комендантский патруль. Майор тут бродит и два курсанта из морского интендантского училища. А наш – с мигалкой.

Я разбудил старушенций. Проснулись без эксцессов. Мария Ефимовна зевнула во всю пасть, уронив верхнюю челюсть в подол. Мубельман глянула в лорнетку на окружающую обстановку, несколько удивилась увиденному, поинтересовалась происходящим. Я объяснил, что надо Мимозу передислоцировать в Летний сад.

– Стыдно! Пожилые люди, а такую самодеятельность развели! На Марсовом поле! – напустил на себя строгость мильтон.

– Сказала бы я словечко – да волк недалечко! – огрызнулась Ефимовна.

– Место рождения?

– Какая разница? Мила та сторона, где пупок резан! – продолжала моя буфетчица.

– Отвечайте на вопросы!

– А я что делаю? Вам слуховой аппарат надо! От очков только Калинину мозгов прибавилось!

– Я вас…