Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска

И тут, когда все, казалось, было кончено, когда Венеция громко ликовала, а тревога, тихо ворочавшаяся под беззаботной наружностью, окончательно улеглась, полководческий гений корсиканца блеснул ярче и страшнее, чем когда-либо прежде. Всего через четыре дня после отправки этого послания он нанес сокрушительное поражение армии Альвинци при Арколе и заставил ее отступить.

Венецианцев охватил ужас, но ненадолго. Вскоре стало ясно, что французы вырвали победу из последних сил и заплатили за нее слишком дорогую цену. Все, чего они добились, – это отсрочки своей гибели. На помощь Альвинци стягивались свежие силы. Мантуя стойко держалась против осаждавших ее войск Серюрье.[233] Победа при Арколе, по мнению венецианцев, лишь оттянула неминуемый крах Французской республики.

Напрасно сторонники активных действий, ссылаясь на опыт прошлого, критиковали этот необоснованный оптимизм. Их уверяли, что с помощью Бога и австрийцев все скоро уладится, так чего ради правительству Венеции взваливать на свои плечи лишнее бремя?

Французское посольство пребывало в таком унынии, что Марк-Антуан был готов согласиться с оптимистично настроенными венецианцами. Беды Франции не ограничивались плачевным положением Итальянской армии. Ее войска на Рейне тоже терпели неудачи, и было похоже на то, что Европа действительно будет вскоре избавлена от французского кошмара.

Чтобы сыграть роль Лебеля как можно убедительнее, Марк-Антуан отправил Баррасу решительное письмо, в котором призывал Директорию срочно послать Бонапарту подкрепление, если она не хочет потерять все, что было завоевано. Угрызений совести в связи с этим он не испытывал, потому что его требование наверняка не добавляло ничего нового к тем, которые отправлял сам французский командующий, и к тому же было ясно, что если Директория не смогла в достаточной мере удовлетворить аналогичные запросы в прошлом, то при тяжелом положении, сложившемся на Рейне, это стало еще менее вероятным.

Однако его письмо произвело неожиданный эффект, о котором ему сообщил Лаллеман, когда Марк-Антуан навестил его. Посол был в тревоге.

– Не знаю, – сказал он, – имеет ли смысл вам оставаться здесь. У меня есть информация, что венецианская полиция рыщет по городу в поисках вас.

– В поисках меня?

– Да, полномочного представителя Лебеля. Они уверены, что вы в Венеции, – эта мысль пришла им в голову, когда вы отправили свой ультиматум, потребовав выслать графа Прованского. – Лаллеман устало вздохнул. – Эти венецианцы вконец обнаглели, полагая, что нам подрезали когти. Генерал Салимбени задержал моего курьера в Падуе, хотя в конце концов согласился пропустить почту во Францию. Однако ваше послание к Баррасу не было пропущено на том основании, что это личное, а не официальное письмо. В данный момент оно находится в руках инквизиции, и капитан юстиции мессер Гранде получил приказ разыскать и арестовать вас.

Единственное, что при этом уже не в первый раз произвело на Марк-Антуана впечатление, была оперативность тайной агентуры Лаллемана.

– Они ни за что не догадаются, что Лебель – это я, – сказал он.

– Я тоже так считаю. Но если они все-таки узнают, что это вы опозорили их, заставив изгнать так называемого Людовика Восемнадцатого, то вам придется несладко. А у меня не будет никакой возможности вмешаться и выручить вас. Инквизиция работает очень скрытно и не оставляет следов. Только на этой неделе я потерял одного из самых ценных агентов, венецианца. И он был далеко не первым. Он просто исчез, и я не сомневаюсь, что его втихомолку придушили. Поскольку он не был гражданином Франции, я даже не могу послать им запрос.

– Ну, я-то, слава богу, гражданин Франции и…

– Не забывайте, – прервал его Лаллеман, – что вы выдаете себя за англичанина. Я опять же не смогу предпринять никаких действий в вашу защиту, не раскрыв вас, а это вряд ли поможет вам. – Помолчав, он добавил: – Я действительно полагаю, что разумнее было бы уехать.

Но Марк-Антуан отверг эту идею:

– Я останусь, пока у государства будет потенциальная необходимость в моем присутствии здесь.

В тот же вечер эту новость подтвердил граф Пиццамано. Он приветствовал перехват письма Лебеля как знак того, что Светлейшая республика наконец-то решилась отстаивать свои права. Присутствие в Венеции Лебеля, подручного Барраса, служило дополнительным свидетельством враждебных намерений Франции, и когда этого тайного эмиссара найдут, ему придется отвечать за все.

Все это нисколько не тревожило Марк-Антуана. Мессер Гранде мог обыскать всю Венецию, но Камилла Лебеля в ней не нашел бы. Что его удручало, так это мысль о том, что поражение Франции самым предательским образом принесет ему вместо радости одно лишь огорчение, так как при этом возрастет опасность для Изотты.

Ненависть Вендрамина к Марк-Антуану, который, по его мнению, подло подстроил ему ловушку, не угасала, но ему удавалось прятать ее в тех редких случаях, когда они встречались в Ка’ Пиццамано.