Морской узелок. Рассказы

— Возьми, когда сменишься с караула… Видите, граф, — прибавила она, обращаясь к Лестоку, — русского солдата подкупить невозможно.

ИЕГУДИИЛ ХЛАМИДА[1]

Странная птица

Самарский вице-губернатор Владимир Григорьевич Кондоиди стоял у распахнутого на улицу окна своего кабинета в третьем этаже губернского правления.

Наступила степная, скоротечная весна. По тротуару солнечной стороны плыли, скрывая головы и плечи дам, яркие летние зонтики — розовые, белые, красные, голубые. Припекало. От асфальтовых тротуаров пахло по-летнему, и уже вилась, играя с уличным вихрем, пыль.

В белесом безоблачном небе кружил коршун, медленно ввинчиваясь в небо. Где-то неподалеку кричали грачи, еще не поделившие летошних гнезд.

— Гранки[2] из редакции на цензуру, — возвестил, войдя, курьер.

— Ступай! — не оборачиваясь, резко павлиньим голосом выкрикнул Кондоиди.

Внизу по булыжной мостовой протарахтела и промчалась извозчичья пролетка. В ней прямо и строго сидел кто-то в широком черном плаще — нет, даже не в плаще, а в какой-то широчайшей черной мантии. Голову и лицо седока скрывала черная же шляпа с широкими полями.

— Это еще что за птица? — проворчал начальник, глядя на улицу.

Кондоиди успел заметить только руки, важно скрещенные на палке с загогулиной, твердо поставленной перед седоком. Загибом своим палка напоминала ерлыгу степных чабанов; должно быть, ширококрылая черная «птица» прилетела от южных приморских степей.

Курьер еще стоял в дверях с пухлой пачкой листков в руке. Он повторил:

— Они просили…

— Ступай! Стой! Закрыть окно!

Курьер положил на стол пухлую стопку серых и сырых листков, тиснутых на корректурном станке.

Закрыв окно, курьер на цыпочках вышел. Кондоиди сел за стол и брезгливо отодвинул в сторону обшлагом сюртука стопку гранок.

От гранок нестерпимо пахло скипидаром и прокисшей тряпкой. Грустно вздохнув, Кондоиди достал из ящика белые перчатки, которые сам называл шутя «рабочими рукавицами». Пальцы перчаток были запятнаны отпечатками черной краски. Кондоиди, натянув перчатки на руки, снял колпачок с правой красной чернильницы и накрыл колпачком левую черную чернильницу.

Перебирая листки, вице-губернатор читал их быстро, почти одним взглядом. Все примелькалось: еще убийство в драке, кража, кража, кража, прибыль воды. И опять о том, что на городских окраинах мало фонарей и там «под покровом ночной темноты» нет прохода порядочным людям от «горчишников» — так в Самаре в ту пору называли уличных хулиганов.

— А это что такое? «Черноморье…» «Песнь о Соколе». «Высоко в горы вполз уж и лег там в сыром ущелье, свернувшись в узел и глядя в море».

Кондоиди быстро взглянул на подпись: «Максим Горький».

Кондоиди насторожился, поднял руку с красным пером и застыл. Он был похож в эту минуту на легаша, который сделал стойку и ждет от хозяина только слова «пиль», чтобы вспугнуть дичь.

«Ах вот как?» — воскликнул про себя Кондоиди. Он, не глядя, обмакнул перо в красные чернила, густо перекрестил стихи, зачеркнул название и подпись.

Копейка

Извозчик давно выехал за город. Слева голубела Волга. Проглянули, когда пролетка спускалась в Аннаевский овраг, синие мысы Жигулевских ворот. У извозчика на спине показались темные пятна от пота. Лошадь тяжело поводила боками, вытягивая пролетку в гору. Начался лес.

— Приехали!

Извозчик тпрукнул. Лошадь стала. Седок спрыгнул и пошел в лес.

— Стой, стой! — закричал извозчик, тоже спрыгнув с козел. — А деньги? Рядились за рупь сорок…

— Так ведь за оба конца! Вернемся — расплачусь.

— Мало ли что «в оба конца»! У меня намедни был тоже случай…

Не слушая, седок достал из кармана горстку мелочи, насчитал и высыпал деньги на ладонь извозчика. Извозчик взял кнут под мышку и пересчитал деньги, передвигая их на ладони пальцем.

Седок терпеливо дожидался.

— Рубль тридцать девять копеек… Гони еще одну копейку! — сказал извозчик.

— Именно! — озаряясь улыбкой, подтвердил седок. — Копейку отдам, когда привезешь обратно. Все тебе отдать — без меня удерешь, не дождешься. — Седок подмигнул извозчику, хитро прищурясь.

— А шут те! Как ты догадался? А? А я думал, ты из господ! А у меня намедни был случай — прямо происшествие…

Пассажир, не слушая больше, пошел в лес, помахивая ерлыгой. Извозчик сел на подножку, достал из-за полы кафтана большой извозчичий «портмонет», пересыпал туда деньги, достал оттуда же щепоть махорки, свернул и закурил.

— Вы там недолго, барин, прохлаждайтесь! — крикнул он в лес.

Ответа не было. Пождав еще, извозчик свистнул. Ответа нет. Извозчику стало скучно, и он, кинув вожжи петлей на пенек, осторожно вошел в кусты вслед за своим седоком.

Пройдя меж деревьев, извозчик увидел серую от молодой полыни поляну. Там, на пне, покрыв его хламидой и повесив шляпу рядом на воткнутую ерлыгу, сидел непонятный пассажир. У ног его горел небольшой костерчик. Пассажир склонился к огню. Лицо его было серьезно, вспыхивало гневом, он что-то шептал и черкал карандашом в записной книжке.

Извозчик прикусил язык и попятился назад в кусты. Он вернулся к лошади и сел на козлы.