Морской волк. 1-я Трилогия (СИ)

Помню, еще мальцом, я видел у мамы сережки-радиоприемник «Эра», купленные еще в шестидесятые, до моего рождения. А, вспоминая историю техники, когда такие компактные радиоштучки появились на западе в массовой продаже, там началась буквально эпидемия тотального прослушивания. Причем занимались этим не только спецслужбы и полиция — шпионили все, фирмачи за конкурентами, кредиторы за должниками, домовладельцы за квартирантами, ревнивые супруги друг за другом, ну а газетеры любители сенсаций за всеми сразу. У нас же это была уже «оттепель», ну а если в сталинское время, такое у НКВД? Точно, будет как в анекдоте — компания за столом, кто-то ради шутки кричит в электророзетку, «товарищ майор, вас тоже поздравляем», и через минуту стук в дверь, «майор просил бы так не орать!». И скажет тогда товарищ Сталин, что жить стало лучше и веселее — поскольку любая оппозиция будет давиться на корню.

— …не Штирлиц — говорил тем временем Кириллов — я-то большего ожидал, и готовился. Что, например, они все поняли, маскируют трепом, готовятся — и сейчас ломанутся из изолятора, вооруженные обеденной посудой. Между прочим, с одним доктором могли так справиться вполне. А дальше, помню инструктаж, «если здесь открыть не тот кран». Так что, когда этот вышел, уверенный что ему до конца похода своего командира голодом морить, мы его тотчас под руки, в выгородку сунули, и задраили люк. Там посидит.

Я киваю. Выгородка грязного белья — две цистерны с боков, прочный корпус, сверху палуба и герметичная дверь. Еще лампочка, и брошенный матрас. Впрочем, по комфорту немногим хуже, чем на немецкой дизелюхе.

— Одно лишь удивляет, даже меня — продолжает старший майор — больно легко скис. Я-то по простоте душевной полагал, что подводники, это элита любого флота. Понятно, что так быстро найти надежных и проверенных на все комиссарские должности, даже их рейхсфюреру непросто — но подплав-то могли ведь обеспечить?

Ну, это-то как раз понять просто. Хорошо помню, как у нас в свое время, такие же прежде идейные вмиг и массово оказывались, «за капитализм и демократию». Да и отбирали, очень сомневаюсь, что персонально, с собеседованием — намного более вероятно, что в темпе перешерстили бумаги и выбрали, у кого анкета чище. А это общеизвестно, что люди идейные, они же часто и неудобные и неугодные, у них анкета замарана всегда. Лично я, когда мне присылали такого вот безупречного, сразу делал стойку, как охотничья собака на дичь — какой подляны от него ждать? Ну, если это не летеха только из училища, который еще не успел нахвататься. И что характерно, ошибался редко…

— С командиром немецким не желаете побеседовать? — спрашивает Кириллов — сейчас он не рвется больше, в одиночку корабль захватывать. Остыл, проникся и осознал.

А что, можно! Даже не ради чисто военных сведений. Нас учили, что в поединке даже флотов сходятся не корабли а люди, командиры — их ум и воля. Оттого, мне полезным будет поближе узнать о психологии «вероятного противника». Входим в изолятор. Фриц лежит, намертво привязанный к койке ремнями. Единственно может, голову повернуть — что он и сделал. Кстати, есть и пить ему так и не дали. Интересно, он сразу попросит, или пока еще гордый? Хотя командир подводной лодки, это все ж профессия, ко многому обязывает. В отличие от политработника, любого ранга. Что он там говорит?

— Просит развязать — перевел Кириллов — он дает слово немецкого офицера, что не будет предпринимать никаких враждебных действий. Но разговаривать будет, лишь как равный с равным. Ему не кажется, что его положении он слишком многого просит?

— Не кажется — переводит старший майор — да, вы потопили мою лодку, и я у вас в плену. Но войска фюрера стоят сейчас на Волге. Завтра Россия капитулирует. Мне лишь жаль тех германских воинов, которые из-за вашего бессмысленного сопротивления не увидят нашей победы. Надо уметь проигрывать. И понять, что наши лишние жертвы, в конечном счете, вызовут лишь ужесточение нашего отношения к вам, побежденным.

А сам он показал пример «уметь проигрывать», устроив драку? В которой сам же и пострадал. Поскольку осмотрели его уже после — то даже Князь не может сказать, два ребра ему свернуло, когда он вылетал в воду, или уже от кулаков Сидорчука?

— Всего лишь хотел указать скоту, нарушившему присягу, кто он есть. Вы враги, а он предатель. Как бы вы сами отнеслись — предав один раз, предаст и вас. Я только выразил ему свое отношение — когда ваши матросы стали меня бить. Впрочем, после репатриации я позабочусь, чтобы эту мразь повесили. Расстрел не для таких как он.

— Ладно — пусть его развяжут!

Входит Князь, ловко отстегивает ремни, и также молча исчезает. Зная Кирилова, могу предположить, что за дверью уже стоят наготове Сидорчук, Логачев, или кто-то еще — на случай, как бы чего не вышло. Фриц садится на койке. С трудом — мешает тугая повязка на ребрах, и подвешенная к шее рука. Говорить, и даже дышать, ему также нелегко. Но смотрит вовсе не заискивающе, даже с интересом. Снова говорит, Кириллов переводит.