Морской Волк #10-12 - Союз нерушимый

Мелочь, которую не учли в СД, еще когда готовили канал, год назад. Настоящий Торвальдсен (даже внешне имеющий некоторое сходство с Мартином Борманом), редкий случай для шведа, был католиком – и именно на этой почве поссорившись с родней, уехал в Баварию еще в тридцать втором.

Анна Лазарева.

Москва. Ноябрь – декабрь 1944 года

Как хорошо было потомкам, у которых был «интернет»! И новости, и общение – а тут, после того, как привыкла всю необходимую (и закрытую) информацию получать, такая скука и тоска!

Говорят, ждать и догонять хуже нет. Сидеть в отпуске, когда в мире творятся большие дела, тоже! Безвылазно дома, лишь есть, спать, иногда выходить у подъезда на лавочке посидеть – как старушки это выдерживают, не представляю, я точно такой не буду, даже на пенсии. Пономаренко мне просто тепличные условия создал – про тетю Пашу, домработницу и повара, я сказала уже, так еще и Марию Степановну прислал, «для помощи, за няню и кормилицу». Женщина лет сорока, внешне очень похожа на жену красного командира из довоенного фильма «Девушка с характером» – жена командира-пограничника и есть. Ребенок у нее уже большой, полугодовалый. Третий по счету!

– Рожать, Анюта, в первый самый раз страшно. А после – все легче и легче. Это не болезнь ведь, а природа. Когда мать здоровая, то никаких трудностей не будет.

Ну да, без трудностей! Я тут столько медицинской литературы прочитала – ужас! Про всякие возможные отклонения и патологии – волосы дыбом встают! Марья Степановна, увидев, решительно указала все эти «справочники фельдшера» положить подальше и не прикасаться – поскольку это узко специально, для врачей. А в жизни все гораздо проще.

– Я ведь первого своего, Ванюшку, прямо на заставе рожала, так получилось! Фельдшер принимал. Ну а второго, Павлика, в сельской больнице. И боялась очень – старая уже была, почти тридцать, когда решилась наконец. А тут Москва, врачи под боком, и ты молодая, сильная, спортом занимаешься – все у тебя будет хорошо!

Ну да, спортом! Даже гимнастику лучше не делать, в последние недели! На кровати валяясь, растолстею, расплывусь – а Михаилу Петровичу стройные нравятся!

– Глупая ты, Аня! На меня посмотри – хотя я физкультурой специально не занималась, ну кроме того, что жене командира РККА положено. А так, жизнь была такая, что никакого спорта не надо.

Спросила – а старшие ваши где? И тень на лицо Марьи Степановны набежала.

– Ванечку снарядом финским убило, когда мы от Кексгольма отступали. А Павличек в Ленинграде в блокаду умер. Мы же там всю первую зиму, самую страшную, провели. И в эвакуации, считай, не были совсем – в мае сорок второго нас вывезли, в Вологду, ну а весной сорок третьего уже немцев отбросили, и я назад поспешила, к мужу. Он в командировке сейчас, в Эстонии. Ну а мне велено, пока он не вернется, тебе помогать. Вот, Сашеньку родила – даст бог здоровья, и еще успею. Жизнь продолжается ведь, кончилась война!

Радость была – как перед самыми Ноябрьскими, Смоленцевы приехали, из Италии! Лючия сияет, умиротворенная, а фигура у нее изменилась заметно! Обновы показала, просто чудо – два новых пальто, платья и всякая мелочь. Мне подарки привезла – швейную машинку (и себе, вторую), и еще по «двойному отрезу» на платье и на пальто (отрез простой, это сколько идет на единицу одежды, но при таком покрое, как у нас, надо побольше), чтобы я сама заказала, по своей мерке. Но главное, новости были для меня как воздух. В газетах наших, конечно, писали, что в Италии творилось, но очень коротко. А тут мне столько рассказали!

– А ведь церковники свою игру с самого начала вели, – замечаю я, – если у них уже была запись на магнитофон, значит они знали? Но хотели, чтобы ты начала – а они уже после вступят. Это и называется, Люся, большая политика – ничего личного!

Нахмурилась итальяночка. И спрашивает:

– То есть мне и матери-Церкви нашей верить нельзя?

– Можно, – отвечаю, – но только помнить, что они прежде всего и всегда будут думать о своем высшем интересе!

– А вы? – спрашивать не прекращает. – Для вас тоже государственный интерес будет выше, чем я?

– Нет, – отвечаю я серьезно, – потому что это наше государство, наше дело, разницу понимаешь? А Римская Церковь нам союзник, дружественная, близкая в чем-то – но иная. Тут, конечно, тебе решать окончательно, за кого ты, за нас или за них, но верю я, что расхождений у нас не предвидится. По крайней мере, мы с Римской Церковью вражды не начнем – если они первые не решат. Нет у нас принципиальных разногласий! И цели наши – церковным не противоречат.

Лючия помолчала, а затем выдала вдруг:

– Аня, а скажи, что такое «Рассвет»? О чем нас его святейшество спрашивал. Он считает, что это просто другое название службы, где ты, я, наши подруги на севере. Но я от них никогда этого слова не слышала, значит, что-то другое?

Мой Адмирал, рядом сидевший, усмехнулся. А Юрка глаза отвел дипломатично. Хорошо еще Марьи Степановны рядом нет, на кухне хлопочет, и тетя Паша в магазин ушла.