Морской Волк #10-12 - Союз нерушимый

Ну вот, «Резвый» поднял сигнал, что отстрелялся. А если и остальным эсминцам выдвинуться ближе к туману? На короткой дистанции и их торпеды хорошо достанут – стрелять на первом скоростном режиме придется, японцы полным ходом идут. Локаторы на «Резвом» и на «Разящем», и мы тоже скорректируем. Черт, промедлил – вот что значит, не имел опыта реальных боев, чтобы на мостике в сражении! Дистанция всего 20 кабельтов, до передних японцев. И они меняют курс! Решили, значит, волки на охотников броситься? Максимальный темп стрельбы, успеть перетопить их до того, как выпустят свои торпеды!

Вот в тумане мелькнул хищный острый силуэт. И еще один, и еще. Окруженный фонтанами разрывов, а на ком-то виден и пожар, все же не промахивались мы, даже в тумане! Пять японцев выскочили почти синхронно, за ними еще два, и все идут на нас в лоб. И это были не эсминцы! Трое, не эсминцы, а крейсера! Заметно крупнее эсминцев рядом, двухорудийные башни в носу, возвышенно, и высокая надстройка. Тяжелые, тип «Миоко». Тип «Фурутака», потоплены все. У «Могами» третья башня видна, перед двумя возвышенными стоит. У «Такао» надстройка массивнее. Еще «Аоба» может быть – но японцы обычно в дивизионы однотипные корабли сводят. Четыре «Миоко» всего было, «Наки» погиб, а «Хагуро», «Асигара» и сам «Миоко», вот они! Лучшие в своем поколении «вашингтонцев», изначально задумывались прежде всего для истребления себе подобных в морском бою (а не для защиты коммуникаций, как крейсера англичан, и не для дальнего рейдерства, как у немцев) – и потому несли пять башен главного калибра (а не три или четыре, как обычно на кораблях этого класса). Также предполагалось, что они будут флагманами соединений эсминцев, а потому имели ход в 33 узла и четыре четырехтрубных торпедных аппарата (стандартный залп эсминца с каждого борта). И, в отличие от «картонных» одноклассников по Вашингтонскому договору, были весьма неплохо защищены[178]

, гением был адмирал Хирага, сумев сконструировать корабль, где броня была несущим элементом силового набора, а не навешивалась на обшивку лишней нагрузкой, пояс у него на треть толще нашего. Не волки – тигры: против наших восемнадцати стволов по 180, у них тридцать по 203. И у эсминцев, по шесть 127 на каждом, а не по четыре 130, как у нас.

И не выйти уже из боя – лоб в лоб, на контркурсах, две мили всего! Будем разворачиваться, наловим бортом торпед. Ну что ж, бисовы дети, покажем, как умеют драться советские моряки, памяти предков не посрамим, Рудневу в Чемульпо хуже было! И за нами не гнилой царский режим, а великий и непобедимый СССР! А еще транспорта, к которым японцев пропускать нельзя. Радио в штаб: Веду бой с японской эскадрой! – И проиграть этот бой мы права не имеем! Хоть бы проклятая облачность разошлась, чтобы наша авиация вступила в игру!

Больше адмирал ничего подумать не успел. Как небо рухнуло, что-то больно ударило в живот, в бок, в ногу – разорвался японский снаряд. Адмирал уже не видел, как его, вместе со всеми, кому не повезло, уносили с мостика вниз, под броню. Впрочем, управлять таким боем не мог уже никто, ни с той, ни с другой стороны. В другом совсем бою, американский адмирал, попав в похожую ситуацию, успел лишь приказать: «четным кораблям стрелять вправо, нечетным влево», и всё!

Двадцать кабельтовых, две морские мили, по-сухопутному чуть меньше четырех километров – дальности до горизонта, на уровне земли. С мостика, а тем более с КДП, видно дальше, но все равно, на взгляд сухопутного человека, цель кажется далекой. А для морской артиллерии это почти что стрельба прямой наводкой, и при взаимной скорости сближения шестьдесят узлов, почти 120 километров в час, это расстояние пролетается за две минуты! И нет уже никакого высокого искусства боя, кто лучше сманеврирует, кто кого переиграет – идет дикая бойня в упор.