Морской волк. 3-я Трилогия (СИ)

А стрельбу слева, с северо-востока, мы услышали чуть позже. Это концевой поезд охраны чуть отстал, и теперь его расстреливали самоходки. Как Роммель после будет это объяснять — не наши проблемы.

Из одного из соседних вагонов наши вытащили очень толстого фрица, «ну совсем как Геринг, может все же он?», в бессознательном состоянии, до машины его переть пришлось вшестером. Фриц был явно в немалых чинах, судя по мундиру, и в сопровождении адъютанта, пострадавшего относительно мало (оказал сопротивление, и был побит и помят). Больше в поезде живых не осталось — еще нескольких раненых, не показавшихся нам ценными, мы добили, а по неосмотренным вагонам отработали из «рысей», и хорошо же горело! Неиспользованные мины подорвали — восстанавливать путь, это тоже проблема фрицев. Хотя радиовзрывателей было жалко — но после такого, еще и снимать мины, поставленные на «неизвлекаемость»? Прочтите у Федорова, что это была за процедура!

Вызывало опасение, выпустят ли нас немцы? Нет, в обусловленной «точке выхода» нормально обменялись пароль-отзыв, после чего в сопровождении фельджандармов продолжили путь. В Тальхайме нас встречали все те же, сам Роммель, Рудински, и еще какой-то штатский. Нас вежливо попросили (не приказали) показать пленных. Осмотром остались довольны — причем Гитлер пришел в дикую ярость, и стал орать, предатели, продали русским меня, и отдали Германию азиатским ордам! Роммель же ответил что-то типа «я служу не вам лично, а Германии, и я решил, что так будет лучше для нее».

После было — путь до аэродрома, погрузка, взлет. В самолете я вырубился, и проснулся уже, когда мы садились. Помню толпу НКВДшников, которым мы сдали наших пленных. И встречавших нас Большакова с московским куратором, чью фамилию я так и не мог вспомнить. А потом было самое муторное — написание подробного отчета.

Толстяк действительно оказался Герингом. Вот любопытно, это байка или правда, что он был знаком со шведкой Астрид Линдгрен, и она приписала своему Карлсону «некоторые черты от одного пилота прошлой Великой Войны», и его же характерные фразочки вроде «я в меру упитанный мужчина в самом расцвете лет», и «пустяк, дело житейское» — читал я когда-то о том в инете? Немка, которая меня чуть не убила, оказалась все же не Евой Браун, а секретаршей, Гертрудой Хумпс. А вот тот, кого мы приняли за адъютанта Геринга, оказался адъютантом же, но самого Гитлера, Николаусом фон Беловым (который в нашем времени о том мемуары написал, вот интересно, что он сейчас напишет, и напишет ли вообще?).

Ну а я получил вторую Звезду — надо полагать, по совокупности, и за Папу, и за Гитлера (первая была за уран от «Манхеттена»). И отдельно еще, обещанную награду от Ватикана, вместе с Лючией — но это уже другая история.

Тальхайм

Вечер. 22 апреля 1944 года.

Это было очень странное совещание. Помимо фельдмаршала Роммеля, за столом были четверо в штатском. Разговора не было, висело молчаливое напряжение, пили чай. Наконец вошел адъютант.

— Принято радиосообщение — доложил он — «посылка пришла».

— Самолеты благополучно приземлились — сказал один из штатских, когда адъютант вышел — ну что, теперь можно перейти к обсуждению. Герр фельдмаршал, представьте меня вашим гостям!

— «Господин Иванов» — ответил Роммель — простите, иного вашего имени и звания не знаю. Но я полагаю, что сейчас это не столь важно?

Русский кивнул.

— То, что случилось, это всего лишь начало. Скажите, господа, а что теперь намерены делать вы?

— Я полагал, что все уже решено! — ответил Роммель — поскольку главой нашего объединенного заговора, по заверениям герр Рудински, присутствующего здесь, является герр Зейс-Инкварт. То нам надлежит, обеспечив вооруженной силой должный орднунг на территории Бадена и Вюртемберга, ждать дальнейших политических решений, первым из которых будет заключение мира. Не так ли, господа?

Двое штатских кивнули. Рудински усмехнулся, первым поняв, куда клонит «господин Иванов».

— Тому есть три возражения — заявил русский — во-первых, как вы представляете, управление Вюртембергом из Амстердама, притом, что между нами территория, занятая враждебными нам силами? Во-вторых, СССР имеет перед союзниками обязательства, не заключать сепаратного мира, так что признать ваше «правительство» законным не сможет. В-третьих, герр Зейс-Инкварт слишком одиозен и запятнал себя, а потому никак не может занять любой пост в правительстве будущей ГДР. Нет, мы выполним свои обязательства, и гарантируем ему жизнь — но категорически не можем принять его главой «сражающейся Германии».

— Поясните! — резко бросил Роммель — или вы хотели сказать «свободной Германии»?