Морской волк. 3-я Трилогия (СИ)

Стрельба на улице, быстро стихла. Патруль из фольксштурма, несколько дедов и щенков, там лежать и остались. И кого-то из хлопцев положить успели — нет, шевелится кто-то, да кто же у нас сейчас с ранеными будет возиться? Так что прощевайте, «козаки», что сделать для вас мы можем, так это избавить от мучений, когда вас отступающие фронтовики найдут, или москали — а заодно и от содержимого ваших карманов, нам оно нужнее! Без обиды — жизнь такая, как в лесу: сегодня ты волк, всех рвешь, завтра тебя, когда ослабеешь.

И тут на перекрестке впереди появляется полугусеничный бронетранспортер с зениткой. И без всякого предупреждения косит очередями всех, кто с улицы убраться не успел! Эй, германцы, так мы не договаривались, нас-то за что? Двадцатимиллиметровый снарядик «чоловика» в клочья разбрызгивает — живыми остались лишь те, кто успели назад в подъезды и подворотни заскочить! Пытаются садить по расчету из окон, но стрелять неудобно, особенно тем, кто по правой стороне, уж очень сильно вбок выцеливать, а зенитка даже кирпичи пробивает, так что «хлопцы» очень скоро эту затею оставили — кто-то пытается по-тихому смыться, черным ходом во двор, и на соседнюю улицу… у нас двор не проходной, лишь в подворотню, и под очереди «флака»!

Проклятье, так ведь москалей дождемся! Чье-то лицо в окне мелькнуло — гранату туда, просто так, чтобы и вы с нами сдохли! Или сейчас по квартирам снова, переодеться в гражданское, оружие бросить — может, москали и не поймут сразу? Жильцов придется всех в расход, свидетели — так трупы в подвал покидать, мы знать не знаем, кто они?

И тут на улице разрыв, совсем близко. И зенитка наконец заткнулась. О боже, спасибо что ты молитвы наши услышал, скорее уносим ноги! Не унесли…

В конце улицы уже русские танки, а перед ними очень злая русская пехота бежит вдоль стен, бронетранспортер с зениткой прямым попаданием разворотило. Сейчас нас убивать будут, хлопче — спасайся кто может! А кто не может — прими боже козацкие души.

Берлин

Тюрьма Моабит

Этот же день.

Человек, сидевший в одиночной камере, уже потерял счет дням.

Четыре шага вдоль, столько же поперек. Железная кровать, привинченная к полу, такой же столик, умывальник и отхожее место в углу — вот и все убранство. Маленькое зарешеченное окошко под самым потолком, не дотянуться, даже не взглянуть.

Заскрежетал ключ, и дверь открылась. И вошел тот, кого узник меньше всего ожидал увидеть здесь. Лежащий до того на кровати, арестант молча поднялся и сел. Приветствовать гостя, и даже здороваться — явно было излишним.

— Наш спор подходит к концу — вошедший первым нарушил паузу, будто продолжая давно начатый разговор — и мой, тоже. Все мы когда-нибудь умрем — сегодня ваша очередь, первым.

— И ради этого стоило ждать столько? — спросил узник — что ж, после одиннадцати лет в одиночке уже перестаешь бояться. И я на столько же лет вас старше — так что пожить успел, и ни о чем не жалею. А вот будет ли такое у вас — быть уверенным, что прожили правильно, когда и вам придется помирать?

— История рассудит — сказал вошедший — как уже рассудила меня, с тем «мелким буржуа, которого я призывал выгнать из Партии». Вы можете гордиться, что пережили его. Хотя возможно, он еще не умер, но это недолго.

— Переворот? — спросил арестант — а вы, вероятно, стремитесь в спасители Германии? Вы ведь, помимо своего основного поста, все еще гаулейтер Берлина? Вот только долго ли вы усидите на месте фюрера — русские ведь уже у границ! Не спрашивайте, откуда я знаю — мышка на хвосте принесла. Да и взрывы бомб слышны и здесь!

— Ваши сведения устарели — сказал Йозеф Геббельс, рейхсминистр пропаганды, гаулейтер и имперский комиссар обороны Берлина — русские не у границ, а уже выходят на Рейн. Мы в глубоком тылу и в осаде — то, что вы слышали, это не бомбы с самолетов, а русские пушки. Фюрер выехал из Берлина неделю назад — и вместе с рейхсмаршалом попал к русским в плен, о том уже три дня как написали все газеты, кроме наших. И глупо надеяться, что Сталин оставит жизнь своему злейшему врагу, после всего что было! Скажу еще, что русские обеспокоены вашей судьбой, и обещали, что в случае вашей казни, их месть будет безжалостной. Наверное, в Москве уже видят вас будущим канцлером — как в Болгарии сейчас сидит ваш приятель Димитров. Но поскольку я на пощаду не надеюсь — то мне безразличен еще один приговор. Это я, а не фюрер, подписал приказ о вашей казни. Но вы можете радоваться — я переживу вас очень ненадолго. Берлин падет максимум через неделю. И в отличие от вас, у меня здесь семья, которая разделит мою судьбу.

— Жалко — сказал арестант — что лишь чуть-чуть не доживу, не увижу своими глазами. Новую, коммунистическую Германию, которая будет уже завтра. Но выходит, что я выиграл наш спор?