Мощи святого Леопольда

– Казна разорена, император просит и просит денег, оружия, людей. Только за этот год мы выставили ему даром сто сорок лошадей, на севере еретики, нам нужно и своих ратных людей собирать. А на северо-востоке взбунтовались мужики, недавно в бою с ними погиб славный рыцарь Ланна, – скорбно покачал головой приор.

– Да, я слышал, – отец Себастиан осенил себя святым знамением. – Мир праху его.

– Мир праху его, – повторил брат Родерик.

– Тем не менее архиепископ нашел людей и средства, чтобы ограбить Ференбург, – продолжал разговор нунций.

– Я предпринял все, что смог, дабы избежать этого. Испробовал все средства, но у меня не вышло. Уж больно ретив и настойчив головорез, которого наняли для этого воровства.

– И кого же нанял архиепископ?

– Нанимал не он, а епископ Вильбурга.

– Ах вот как, опять он. Престол уже устал увещевать семейство Руперталей, эти братцы наносят Церкви большой урон, – нунций вздохнул. – Кровная знать на церковных престолах приносит только вред.

Приор брат Родерик не осмелился ни повторить, ни согласиться вслух с такими словами. Но в душе он был полностью солидарен с нунцием.

– Мне нужна аудиенция у архиепископа, – продолжал отец Себастиан. – Но не простая аудиенция. Важно, чтобы на ней присутствовали все отцы Церкви и все аббаты земли Ланн и окрестных земель. Сможете это устроить?

– Конечно, сразу после Рождества они все съедутся сюда. Их легко будет собрать на аудиенцию, но зачем нам это?

– Престол желает знать, кто из отцов встанет на его сторону, а кто будет на стороне архиепископа. Чтобы потом мы могли делать выводы.

– Я все сделаю, все отцы будут на вашей аудиенции, но каковы главные цели собрания? – сказал брат Родерик.

– Прежде всего мне нужно собрать денег, дело второе – вернуть мощи в храм Ференбурга, уворованное да вернется владельцу, третье дело – наказать вора. И главное, – нунций сделал паузу, – мы должны показать всем святым отцам и пастве, что в земле Ланна и в округах последнее слово будет не за Руперталями с их древней кровью, а за порядком и добродетелью, которые несет Святой Престол.

Брат Родерик, приор ордена Креста святого Андрея и канцлер курфюрста Ланна, был согласен с каждым словом своего наставника:

– Стану молить Господа, чтобы так и случилось.

* * *

Город все больше погружался в праздничную атмосферу. Еда и вино заметно подорожали, да и пиво тоже. Брунхильда и Агнес вернулись из церкви утром возбужденные.

– В городе все готовятся к празднику, – сказала Агнес, бросая на стол платок. – Везде свиней режут, баранов.

– До Великого поста еще два месяца, отчего же мяса не поесть, – заметил отец Семион.

– А еще в конце улицы у нас сахар стали продавать в лавке, сегодня открылась, – продолжала Агнес, садясь за стол. – Там печенье и фрукты в сахаре.

А Брунхильда была более серьезна:

– Богатые дома пред воротами ели ставят.

– Зачем это еще? – спросил Волков.

– Не знаю, – пожала плечами красавица.

– Древний обычай, идет со времен пращуров наших, – принялся объяснять всем брат Ипполит. – Символизирует вечную жизнь, а для верующих – попирание смерти и Воскресение Господа нашего.

– Нам тоже нужно поставить елку у ворот, – взглянула на Волкова Брунхильда.

– Ну, нужно так нужно. – Кавалер глянул на слугу: – Ёган, найди елку и поставь перед воротами.

Ёган скривился, неохота ему было из теплого дома куда-то переться. Искать елку, ставить ее. Он зыркнул зло на Брунхильду. В другой раз и отпустил бы колкость в ее адрес, да теперь уже был учен, вздохнул и стал собираться. С ним вызвался пойти брат Ипполит. Сам напросился. Заодно хотел зайти в магазин, где торговали книгами, теперь он мог себе это позволить, деньга у него завелась, свою долю он получил после дележа трофеев.

А Волков остался сидеть во главе стола, в тепле. Глядел, как кухарка готовит еду, как помогают ей дочери, как отец Семион и Сыч тоже что-то пытаются сделать для дома. Он любовался красавицей Хильдой, вполуха слушал Агнес и был сейчас спокоен. Ему не нужно было мерзнуть на ветру, искать себе пропитание, жечь костер, носить броню. Все это осталось в прошлом. Теперь он мог просто жить, и город Ланн подходил для этого.

Игнасио Роха по прозвищу Скарафаджо был счастлив. Уже выпив с утра, он тряс бородой и говорил не умолкая. Он развернул тряпку и положил на стол перед кавалером круглую железную палку в три локтя длиной без малого.

– Она ровная, Яро, такая ровная, что ровнее быть не может. Этот жулик кузнец Руммель взял с меня четыре… – он показал Волкову четыре пальца, – четыре талера. Но он сделал все как надо, ствол ровный, и дыра в нем точно по центру, понимаешь? Через пару дней у нас будет новый мушкет.

Кавалер взял в руки ствол, повертел, посмотрел, тот и вправду был хорошо сделан:

– А что ж запальной дыры он не просверлил?

– Это ерунда, Яков проковыряет, – заверил Роха. – Главное, что ствол ровный, через два дня мушкет будет готов, и мы попробуем его за городом.

– А порох есть?

– Найдем, – отмахнулся Скарафаджо. – И попробуем. Ты понимаешь, Яро, какое это будет большое дело? Ведь никто такое не делает у нас.