Мощи святого Леопольда

Кальяри замолчал, ожидая решения рыцаря.

– Сжечь банк ростовщиков-безбожников – дело богоугодное, – немного подумав, сказал рыцарь. – Я возьмусь за такое дело, – он помолчал и продолжил: – А не найдется ли у вас старой имперской марки? Если есть, то дайте мне ее как аванс. Такая марка пару раз спасала меня.

– Да пребудет с вами Господь! – обрадовался банкир. – А марку получите у моего писаря, и не как аванс, а как подарок. Пусть она принесет вам удачу.

Это была щедрость, банкир искал расположения рыцаря. Золото всегда нуждается в железе.

Собеседники раскланялись.

Когда Волков со своими людьми выехал из дома Ренальди и Кальяри, кавалер пребывал в приподнятом настроении, а у Ёгана за пазухой лежала большая и тяжелая, черная от старости имперская марка, отчеканенная еще в прошлом веке. Он поехал искать кузнеца, чтобы сделать то, что делал им умелый кузнец из деревни Рютте. Почему-то кавалеру казалось, что это может пригодиться в будущем деле.

Огромный котел, что купил Виченцо Пилески для выварки селитры, пришелся кстати. Его вывезли за ворота города, поставили у большого ручья, наполнили почти доверху водой и стали ее греть.

Всем этим руководил молодой монах Ипполит, более зрелый монах отец Семион выступал его помощником. Люди капитана Пруффа сначала не знали, что затеяли монахи, и шутили, но когда монахи предложили им снять всю одежду, кинуть ее в котел и поварить как следует, солдаты заупрямились. К тому времени на место приехал сам кавалер и все объяснил:

– Делайте, что велят монахи, то не блажь, а совет умного мужа, ученого! Коли хотите, чтобы язва вас миновала, поступайте как велено. Сказано варить одежду – варите, скажут монахи бриться наголо – брейтесь, мыться – мойтесь, на вас ни одной вши, ни одной гниды остаться не должно. А кто откажется, того вычеркну из похода, я не допущу, чтобы из-за одного все от язвы сгинули.

Теперь перечить никто не осмелился, солдаты раздевались догола, кидали одежду в огромный чан, сами же раздобыли где-то щелок, шли к ручью мыться.

А кавалер заказал у трактирщика свинины, пива, хлебов хороших. Все это приехало с ним. Кашевар Пруффа затеял огонь, стал варить бобы в солдатском котле, жарить мясо на углях. Бочка с пивом была огромной. На пять ведер. Солдаты видели все это, радовались. А Вшивый Карл, стоя у ручья голый, перемазанный щелоком и глиной, с пучком травы в руке, кричал громко:

– Господин рыцарь, никак завтра выходим, раз сегодня нам такое угощение готовите?

– Ты, Вшивый Карл, сделай так, чтобы все твои вши остались на берегу этого ручья, – отвечал кавалер, – а ты без них пошел, а когда нужно будет выходить – непременно узнаешь.

Солдаты посмеялись, а капитан Пруфф был серьезен, он подошел к Волкову и спросил тихо:

– Так что, завтра выходим?

– Да, – отвечал кавалер, – до зари будьте со всеми у «Трех висельников», погрузимся и пойдем, чтобы к рассвету оказаться у ворот.

– Виват! – капитан отсалютовал пивной кружкой.

– Виват! – отвечал ему рыцарь. – Пруфф, а почему вы не проварили свою одежду?

– Потому что нет у меня никаких вшей, – раздраженно отвечал капитан. Ему явно было не по вкусу, что кавалер ставит его, капитана, на одну доску с солдатней.

– Ну, тогда виват, – еще раз поднял свою кружку Волков.

На кровати лежали два сюрко в цветах лазури и серебра, в его цветах, Ёган съездил к художнику, забрал, пока Волков был за городом. И рядом, тут же на кровати, красовались болты с серебряными наконечниками и главная вещь – его штандарт. Это был небольшой штандарт, большой и не нужен, но удивительно красивый. Кавалер уселся на кровать, взял штандарт в руки, стал рассматривать герб. Пришла Брунхильда.

– Звали, господин? – спросила она без обычного вызова.

– Утром ухожу, – просто сказал Волков.

Он думал, что она опять начнет канючить, что-то просить, выторговывать, злиться и причитать. Но девушка ничего не сказала, стала снимать с себя платье и рубаху скинула, села рядом с ним на кровать голая, обворожительно красивая и, поглядев на его штандарт, произнесла:

– Красота какая, синенький цвет такой яркий, и белый тоже.

– Они называются лазурь и серебро.

– А у птички глаз какой алый! Страшная птица у вас.

– Глаз называется рубиновый.

– Рубиновый, – повторила девушка. – Как будто глядит на меня.

– Я оставил вам деньги, если не вернусь, через месяц пойдете в банк Ренальди и Кальяри. Вам с Агнес дадут по пять монет.

– Хорошо, – просто сказала красавица.

И больше ничего.

Ее поведение все больше удивляло кавалера.

Он смотрел на нее и не узнавал до тех пор, пока рука сама не потянулась к ее груди. Грудь была тяжелая и твердая, как камень, только теплый камень. Так он и держал ее грудь, словно взвешивал.

– Я заплатил за вашу комнату за месяц, и за конюшню заплатил, двух коней дорогих брать с собой не буду. Если не вернусь – продадите. Они пятьдесят талеров стоят.

Он замолчал, ожидая слов благодарности. Хильда смотрела на него и молчала, а потом скинула штандарт, что лежал на его коленях, на пол, обняла кавалера за шею, притянула и поцеловала в губы так, как никогда его еще не целовала. Нежно. И не выпускала долго.