Мощи святого Леопольда

– Я не могу, прекрасная моя, – шептал юный пекарь, пытаясь залезть в лиф ее платья, – не могу насытиться вами. Не могу напиться вашим дыханием.

– Да господи, да каким еще дыханием, вы кружева уже порвали, и сиськи все в синяках, давите их, что ваше тесто, и кусаетесь еще, а господин меня призовет, что я ему скажу?

– Не могу совладать с собой из-за любви.

– Да куда вы лезете-то? Возница тут, Агнес тут.

– Они не услышат, они на дорогу смотрят.

– Хватит уже, слышите, нельзя мне сегодня, понести могу. – Красавица вырывалась, пыталась встать. – Вот понесу, что станете делать?

– Будь что будет, – мальчишка в эту минуту мог согласиться на все.

– Угу, вот пойдет ваш папаша на мессу, а я после ему на колени из подола выложу, скажу: то внучок ваш, батюшка. Он вас, наверное, не похвалит.

– А я женюсь на вас, – заявил Удо, ни секунды не размышляя.

Такой довод обезоруживал красавицу, и она нехотя отдалась было любовнику. Но их прервала Агнес, заглянув в повозку:

– Да хватит вам уже, распутные, угомонитесь, мы отряд господина, кажется, догнали.

Брунхильда и пекарь, поправляя одежду, вылезали из повозки на свет и, щурясь от солнца, посмотрели вперед поверх головы возницы.

Да, там вдалеке, на западе, пылил по дороге отряд людей. Наверное, это был их господин, больше в этих пустынных местах никого и не встретишь. Возница говорил, что за весь день никого по дороге не видал. Даже мужиков.

Так оно и вышло, скоро они нагнали отряд, которым руководил кавалер Фолькоф.

– Они? – спросила Брунхильда.

– Они, – отвечала Агнес.

– Вот думай, что ты ему скажешь, почему мы ослушались, – сказала красавица, немного волнуясь.

– Уже все придумала, – спокойно отвечала Агнес. – Он еще спасибо скажет.

Волков устал, после четырех дней в седле начало ломить ногу. Болела она еще с утра, и, честно говоря, он обрадовался появлению Агнес. И Брунхильде был рад, даже пекарю кивнул в ответ на его поклон, хотя напустил на себя строгость:

– Ослушались, значит, меня, слово мое для вас ничего не значит?

Брунхильда вдруг испугалась, с ней такого не бывало, раньше на все отвечала с вызовом, а тут стояла, руки ломала да косилась на Агнес, а вот Агнес, напротив, оставалась спокойна:

– Господин наш, дозволь говорить мне. Чтобы не слышал никто.

Кавалер дал знак, и все отошли.

– Глядела я в стекло…

– Ну конечно, я уехал, так ты из него и не вылезала. Зря я его оставил. Говори, что видела.

– Злой человек среди людей твоих. Погибели вашей хочет, хочет, чтобы вы там сгинули.

– Кто он?

– Не ведаю. Знаю, что есть. И знаю, что зла творить тебе не желает, боится. Принудили его. Может, ты сам знаешь, на кого думать?

– Может, и знаю, – задумчиво сказал Волков.

– Призови того, на кого думаешь, будем спрашивать, нам двоим он все расскажет.

Волков согласился:

– Сыч, скажи капитану, пусть дальше идет, а ко мне монаха приведи.

– Нашего монаха? – откликнулся Сыч.

– Нет, нового.

Отряд пошел дальше, а Волков сел на коня. Сыч пришел с монахом, отцом Семионом. И кавалер сказал:

– Пойдем-ка, отче, пройдемся вон до того леска. Сыч, с нами иди.

Так и пошли они: первый удивленный отец Семион, озирался через шаг, за ним Волков верхом, а за ними Сыч и маленькая, важная Агнес.

У леска остановился монах, заволновался:

– Что, дальше мне идти?

Чувствовал что-то неладное.

– Кто послал тебя? – холодно спросил кавалер.

– Я же говорил вам, господин рыцарь, послал меня…

Тут к нему подскочила Агнес и, заглянув ему в глаза, прошипела сквозь зубы:

– Не смей врать моему господину. Насквозь тебя вижу. Насквозь…

Монах аж отшатнулся, даже руку поднял, словно закрывался от чего-то, так и пахнуло холодом от девочки. Стоял, выпучив глаза от страха.

– Не смей врать, я все твое вранье увижу, – продолжила Агнес, но уже не так страшно, – будешь врать, тут и останешься, Сыч тебе горло перережет. Говори, что задумал.

Монах полез под одеяние свое ветхое, вытащил оттуда склянку, молча отдал ее девочке, все еще глядя на нее с ужасом.

– Господина отравить хотел? – догадалась Агнес, откупорила склянку и понюхала. Закупорила и спрятала в платье.

Монах отрицательно мотал головой.

– Что, не хотел травить господина? – продолжила она. – А кого хотел?

– Да не хотел я, но велено мне было, – выдавил брат Семион.

– Кто велел? – спросил кавалер. – Поп из дисциплинария, который тебя сюда посылал?

– Нет, тот велел идти и в сердцах людей ваших огонь веры поддерживать, а это…

– Ну! – рыкнул Волков.

– Канцлер Его Высокопреосвященства позвал меня ночью, говорил, не дай свершиться святотатству, не допусти разграбления храма Господня, пусть никто из этих грешников не вернется из чумного города.

– Отраву кто тебе дал? – спросил Сыч. – Канцлер собственной рукой?

– Никто не давал, склянка на краю стола стояла, у приора, он без слов на нее перстом указал, я и взял.

– Хитрый приор, – резюмировал Сыч.

Волков молчал, думал, и Агнес с Сычом молчали. А монах заговорил:

– Добрый рыцарь, прежде чем смерть принять, позволь помолиться.