Мошенник. Муртаза. Семьдесят вторая камера. Рассказы

— Перестань, Муртаза-эфенди, не испытывай терпения, раб божий, брат мой несчастный. Подойди да сам послушай, про что они калякают, мать их…

Муртаза силой вырвал свою руку из руки контролера и закричал:

— Слушать слов таких не желаю! Замолчи немедля! Как смеешь ты ругать господ служащих, наших начальников…

— Знал бы ты, брат, это проклятое семя! — Служащие-начальники!.. Ох, и зол я на них на всех!.. Особенно на кассира нашего. У-у, вредный, паразит!.. Придешь к нему, чтоб обменять жетоны. Попросишь: «Хасан-бей, будь человеком, пойми, дома у меня больной ребенок…» Или же позарез деньги нужны, все ведь люди, вот и просишь: «Обменяй жетон…» Так и жди! Обязательно у него причина: то директор не разрешает, то бухгалтера нет или еще чего-нибудь. Вот, расскажу, был случай: сообщили нам, что будут шербетом угощать у писаря из столярной мастерской. Ну и устроили, молодцы, ну и шутники оказались, вот уж точно шутники, так их разэтак!.. Пошли, значит, мы туда, а там… народу, человек на человеке. К столу не протиснешься, места свободного нет. Стоим, ноги подламываются… Откуда я знал, что такая толкучка будет?.. Только себе местечко присмотрел, только на скамейке примостился, ишь, пожаловали господа хорошие в галстуках, все образованные такие! И турнули нас гуртом — меня, привратника, беднягу Ферхада, уборщика Хайдара, сторожа Шабана… Здорово, а? Вот так-то, братец, при всем честном народе! Опозорили меня господа служащие! У меня кровь так и отхлынула от сердца — прострели, кажись, навылет, капли крови не вытекло бы!..

Но Муртаза, знай, твердил свое:

— Начальников уважать надо! Не желаю слушать твоей ругани, потому что они… — Нух чуть не задохнулся от ярости, но Муртаза продолжал: —…Кто не признает старших, тот не признает и аллаха!..

Они молча шли до самого цеха, где очищают хлопок от семян. По ветхой лестнице, что вела в цех, сновали взад-вперед рабочие — женщины, мужчины, дети. Их лица, руки, одежда были густо покрыты хлопковой пылью, будто людей вываляли в хлопке. Оставив машины, они шли напиться или справить нужду. Немного в стороне на тюках с хлопком кувыркались и смеялись ребята.

— Послушай, а что это ребята в рабочее время тут балуются? — спросил настороженно Муртаза.

— Ребята здесь работают, над ними есть надсмотрщик, и не наше это дело, мы в их работу не вмешиваемся, — стал объяснять контролер.

Муртаза все так же подозрительно кривил рот, не понимая, что ему говорят. По другую сторону, напевая песню, рабочий набивал очищенный хлопок в харты — огромные мешки, сшитые из козьих шкур.

— Ну а этот? — показав на него, спросил Муртаза.

— Этот тюки набивает. К ним мы вообще никакого касательства не имеем. Они артелью работают.

— Но ведь песни, слышь, поет?

— И впрямь поет, уважаемый. Поет песню. Ну и что из того, что поет? Зачем мешать ему?

Около каморки, где сидел учетчик из хлопкоочистительного, они остановились. Учетчиком служил здесь албанец, человек желчный и раздражительный. Он сердито поглядел на подошедших. А Муртаза тем временем мучительно соображал, кем считать этого человека, служащим или рабочим, начальником или подчиненным. С одной стороны, вроде бы служащий — на столе у него толстые тетради, ручка, чернила, на стенке календарь, но с другой стороны, этот тип был без галстука!..

— Послушай, а этот вот служащий?

— Служащий. Что, не нравится?

— Так чего ж он без галстука?

Муртаза направился к лестнице, ведущей в цех, а Нух зашел к учетчику.

— Ну и болван! — в сердцах сказал контролер и сел на табурет.

— Кто? — спросил, сердито глядя поверх очков, албанец.

— Да вот, который со мною рядом стоял.

— Ну и чего он?

— О тебе спросил, служащий ты или нет. Я ему говорю: «Служащий, разве не похож?» — а он спрашивает, почему без галстука.

Лицо албанца залила краска гнева. Он сорвал очки и, задыхаясь от ярости, выпалил:

— Это он обо мне так сказал?..

Нух смолчал.

— Тебя спрашивают: это он обо мне?

— Не обращай внимания, Якуб-эфенди. Псих ненормальный этот человек.

— Кто он такой?

— Лучше не спрашивай… Ни рыба ни мясо, недоделанный какой-то, черт его дери!

— Да объясни ты как следует!

— Дурак из дураков. Мне его, видишь ли, в помощники взял Кямуран… Я раза два обмолвился, что трудно мне, что устаю, так на тебе… Человек без души и без сердца. Возомнил о себе бог весть что. Вообразил себя жандармским начальником…

— Кто он такой?

— Так я тебе и рассказываю… Кямуран рассудил по-своему: коли я устаю, выходит, надо мне помощника, хоть я и не просил его о такой услуге. И нужды мне в помощнике нет, да еще в таком. А он говорит: вот тебе помощник, возьми его с собой, поводи по фабрике, покажи все ходы и выходы. А если честно сказать, так технический директор взял этого типа на свою же голову. Этого дундука ему подсунул комиссар Рыза-эфенди, чтоб от него отвязаться, как сам понимаешь… Ну, только мы вышли из кабинета Кямурана, как этот тип останавливает меня. «Что случилось?» — спрашиваю, а он в ответ: «Слушай!» Ну я остановился, думаю, вдруг дельное что скажет. А он мне: «Давай, говорит, встанем плечом к плечу и поведем фабрику впер-е-ед!..»

— Чего-чего?