Москитолэнд

Я бросаю на землю остатки мороженого и влетаю в двери автобуса:

– Спасибо, ребят. Продолжайте в том же духе!

Прыгая по ступенькам, я представляю Арлин – гранд-даму старой закалки, законодательницу пенсионной моды и мою подругу, что сжимала деревянную шкатулку так, будто от этого зависела ее жизнь. Может, так и было. Теперь у меня есть шанс доставить посылку, чтобы закончить начатое Арлин и почтить ее память.

У меня есть шанс осуществить ее Цель.

И будь я проклята, если им не воспользуюсь.

Я хватаю рюкзак с верхней полки и несусь к выходу, как вдруг замираю от звука голоса…

– Сваливаешь?

Развернувшись на верхней ступеньке, вижу, что «17С» (все такой же офигенный) стоит на коленях на заднем сиденье пустого автобуса. Он вновь держит возле окна камеру – очевидно, я прервала какую-то фотосессию.

– Что? – шепчу я, а в голове вертится: «О чем ты, черт возьми, думала, обрезая волосы?»

– Я спросил, не сваливаешь ли ты, – повторяет он.

Я делаю шаг в проход и отбрасываю челку с глаз. Это простой вопрос, требующий простого ответа, но язык будто намертво прирос к нёбу. Я почти уверена, что мне нужна пластика носа, и подмышки чешутся, как… что за фигня?

«Соберись, Мэлоун».

Я киваю и улыбаюсь, а «17С» тоже кивает и раздвигает губы в полуулыбке. Господи, если это только половина, даже вообразить не могу, какова же она в полную силу. У него синяк под глазом, которого я раньше не замечала. Но и фингал не портит эти темно-зеленые глаза – яркие, потрясающие, незабываемые. Брови у него густые… не пушистые, а просто толстые, будто нарисованы широкой стороной маркера.

– Что ж, удачи, – говорит «17С».

Полицейская машина за окном прямо в его поле зрения. Он невольно косится туда, потом краснеет и закрывает объектив крышкой.

– Ага, – бормочу я. – И тебе удачи.

Он откидывается на спинку сиденья, смеживает веки и шепчет:

– Спасибо. – И почти не слышно, на выдохе: – Она мне понадобится.

В фильме моей жизни есть сцены и диалоги, а не опыт и дискуссии. Вместо друзей – подобранные актеры. Вместо мест – декорации. И в этот момент – идеальный момент фильма – я моргаю в замедленном темпе. Камера фокусируется на моих глазах, жадно поедающих загадочного «17С». Зрители тихо млеют от восторга, и сердца их сжимаются от надежды, печали и мечтательной тоски по романтике. Увы, девушка уходит, а парень остается – все как всегда. Вероятность того, что их истории снова пересекутся, не делает сюжет правдоподобнее. Хотя, полагаю, все зависит от того, что вы считаете правдоподобным.

Сквозь тысячи метафорических миль в мои уши проникает нежный голос: «Ты удивишься, узнав, во что я готова поверить в наши-то дни».

Ведомая верой Арлин – и ее драгоценной деревянной шкатулкой в рюкзаке, – я схожу с автобуса. Прямо сейчас я отчаянно хочу к маме. Чем бы она ни болела, она нуждается во мне, точно знаю. Но во всех моих любимых фильмах есть нечто общее: особые моменты, когда остро чувствуешь, что режиссер раскрывает не только историю персонажа, но и свою собственную. Эти моменты прекрасны, пронзительны и ужасно редки.

Понятия не имею, что в этом ящичке, но я часть его истории, как и он – часть моей.

Я выхожу на улицу, размышляя о роли «17С» в моем фильме. Трудно представить, как бы наши персонажи могли снова пересечься. Но я пока ничего не сбрасываю со счетов, потому что больше всего на свете ненавижу предсказуемые финалы.

15. Фиговое положение

– Пришла за восьмым?

Вряд ли моя улыбка кого-то может одурачить.

– Подколола, Гленда. А если серьезно, как поживаешь?

«Как поживаешь?» Я совершенно не умею общаться с людьми.

Прочистив горло, выдавливаю:

– Я тут подумала, вдруг ты подскажешь, где найти заправку некоего Ахава.

Гленда исчезает за прилавком, и в витрине появляется ее рука с ложкой.

– Знаю, вопрос странный, – продолжаю я, – но это важно.

Она от души зачерпывает шарик с печеньем. Я терпеливо жду, решив, что Гленда думает. Но стоит ей выпрямиться, понимаю – нет, не думает. Она оргазмично-энергично поедает мороженое.

Я знаю, что лучше промолчать, но не сдерживаюсь:

– Вкусно тебе?

Гленда причмокивает губами:

– Не знаю никого с таким именем. Если, конечно, ты не о «Моби Дике».

Я представляю, как карабкаюсь на витрину, хватаю ее за лохмы с секущимися концами и окунаю лицом в лоток с мороженым. Вдруг это мое призвание: Мим-хулиганка. Но, глядя на самодовольную физиономию Гленды, я решаю уничтожить ее любезностью. Поднимаю обе руки и изображаю воздушные кавычки по краям всего трех слов:

– Спасибо тебе, Гленда.