Московит-2

– Пока еще не выбрали. Но по всему видно, что будет Ян-Казимир! – ответил монах. – У него самая сильная поддержка, а особенно важно, что примас[25] Лубенский высказался в его пользу. Ты же знаешь, пане, сколь влиятельна церковь. Хоть «Богу – богово, а кесарю – кесарево», а все-таки…

– То для нас плохо! – насупился гетман. – Ян-Казимир католик ревностный, а пуще того – иезуит. От иезуита добра не жди! Больно уж ретивы они да настойчивы, меры не знают! Про таких как раз и сложена поговорка: заставь, дескать, дурного Богу молиться, так он себе лоб расшибет. А послушаешь любого иезуита, с языка вроде мед течет, и мысли такие благочестивые… Все – «аd maiorem Dei gloriam»![26] Святые праведники, да и только! Агнцы Божии! Однако же шкура у них овечья, а натура-то волчья. А, ладно! – Хмельницкий махнул рукой. – Ян-Казимир так Ян-Казимир. Что еще?

– Сейм рассмотрел требование крымского хана о дани: и за этот год, и за три предыдущих, что не платили.

– Вот как! – Хмельницкий невольно вздрогнул, подался ближе к монаху. – И каков же был ответ?

– Споры были жаркие, ругань – того пуще… В итоге порешили: ответить, что денег в казне нет, а если бы и были, то шляхетская честь не позволила бы платить неверным. Дани не будет, угроз хана не боятся. Хочет хан мира – значит, будет мир. Хочет войны – так тому и быть.

– Господи, услышал ты мои молитвы! – горячо воскликнул гетман, подняв глаза и сложив руки. – Я пуще всего боялся, как бы паны с татарвой не замирились! Ведь мы б тогда очутились между двух огней! А теперь есть и передышка, и союзник – какой-никакой.

– Да… – как-то неопределенно протянул монах, лицо которого помрачнело при слове «союзник». – Нелегко тебе, пане гетмане! Все надо в голове держать, обо всем думать, за все отвечать. Сам сию ношу великую на себя взвалил!

Хмельницкий хотел было ответить, но тут раздался стук, дверь отворилась и со словами «Дозволишь, пане гетмане?» вошел Выговский. Монах смерил генерального писаря настороженным, оценивающим взглядом.

– Что тебе, Иване? – спросил гетман. – Отчего без вызова? Или что-то срочное?

– Срочное, ясновельможный пане! Прости, оттого и осмелился побеспокоить. Ты велел лист крымскому хану сегодня же послать, так хотел бы уточнить кое-что…

– После, Иване! Не взыщи, дело у меня важное и неотложное. Покуда ступай, я за тобой сам пошлю, как только освобожусь.

Генеральный писарь после чуть заметной задержки поклонился и вышел.

– Кто таков? – спросил монах, насторожившись. Да так строго, будто он был здесь главный и имел право учинять допыт самому гетману Войска Запорожского.

Хмельницкий безропотно объяснил. Рассказал, кем был Выговский, как попал к нему после битвы у Желтых Вод… Монах внимательно слушал, качая головой.

– Вот мой добрый совет: будь с ним осторожнее! – заявил он, когда гетман умолк. – Сам не знаю отчего, а только он мне сразу не понравился. Чутье же меня редко подводит… Лис он. Хитрый лис! А точнее – тот самый волк в овечьей шкуре, про каких твоя гетманская милость говорила.

Гетман после долгой паузы улыбнулся, пожал плечами:

– Прости, панотче, но любой человек, даже самый умный и проницательный, может ошибиться. Один лишь Создатель без греха, а мы-то простые смертные… Выговский верен мне, я в том не сомневаюсь. Умен, пишет отменно, добрый совет может дать. А коль считает себя правым, то и спорит, и возражает! Не раз это бывало. Сам помысли, панотче, разве предатель и лицемер так поступал бы? Да ни за что! Он бы в рот мне глядел, каждое слово повторяя.

– Ну, может быть… – с явным сомнением протянул монах. – А все же помни мои слова, ясновельможный пане! Как говорится, «доверяй, но проверяй».

– Можешь быть спокойным, панотче. Я только потому живым и остался, что этому мудрому правилу следовал!

И едва лишь эти слова сорвались с губ Хмельницкого, его сердце будто сжала ледяная рука. Ах, наивный, слепой глупец! Где же раньше было это мудрое правило, когда принимал в своем доме змею Чаплинского!

Глава 29

«Любый мой, коханый, свет очей моих! Пишу тебе, горькими слезами обливаясь, и не ведаю, дойдет ли эта весточка до тебя, не перехватят ли ее злобные псы в человечьем облике, что по приказу похитителя и тюремщика моего караулят денно и нощно…»

Елена улыбнулась, перечитав. Ох, какое хорошее начало! Поистине, каменное сердце должно быть у мужчины, если он после таких слов разорвет письмо в клочья или бросит в огонь, не читая дальше.