Московит

- Тихо, браты-товарищи! Тихо!!! – хлопнул сильной рукой по столешнице тот, кого называли гетманом, повысив голос.

Не сразу, но довольно быстро восстановилось спокойствие. Выговский – сухощавый, узколицый, с близко посаженными глазами, укоризненно покачивал головой, всем своим видом говоря: что же вы, казаки, как не стыдно свары да скандалы затевать в присутствии ясновельможной гетманской особы… Кривонос, хрипло дыша, глотал воздух раскрытым ртом, и вид у него был, как у безумца. Приступ бешеной ярости, накативший, как всегда, внезапно, проходил не сразу, и в эти минуты попадаться ему под горячую руку не рисковали даже самые отчаянные храбрецы.

Хмельницкий, выдержав паузу, подал знак, и джуры** проворно наполнили кубки.

- Браты-товарищи! – снова возгласил Богдан своим сильным, звучным голосом, которому привыкли внимать многие тысячи. – Мыслю так: не бранить надо Кривоноса, и не отговаривать, а похвалить и поднять чарки за здоровье его, помолившись за успех! Счет у него к

- Батьку!!! – издал то ли ликующий вопль, то ли рычание казак, метнувшись к гетману. Никто не успел ни помешать ему, ни даже привстать с места – таким стремительным был бросок. Хмельницкий инстинктивно выставил вперед руку; ее и схватил Кривонос, припал, ж

- Батьку… благодетель наш… Да я умру за тебя… Любого недруга твоего… своими руками… Зубами буду грызть!.. Да хоть всю землю обойди – преданней Максима не сыщешь!..

Глава 18

Подопргора-Пшекшивильский, получив приказ немедленно явиться к князю, был готов ко всему. В том числе – самому худшему. Разум и здравый смысл, хорошо сочетавшийся в его голове с истинно польским гонором и бесшабашностью, подсказывали: ясновельможный не просто так провел столько времени в приватных беседах со странным и страшным московитом. По всему выходило, что негодяй Анджей не лгал, утверждая, будто имеет важные и секретные сведения, предназначенные лишь для княжеского уха. В противном случае, вместо того, чтобы стать первым советником князя, попал бы на палю, составив компанию посланцам самозваного гетмана… (На этом месте ротмистр горько усмехался, осторожно поглаживая все еще саднящую кисть и прикидывая, сколько стражников московит уложил бы, прежде чем его одолели). Следовательно, князь должен быть доволен. Теоретически. А как оно выйдет в реальности, один Езус ведает! Пути Господни неисповедимы, а сильных мира – тем более.

Князь вполне может разгневаться из-за его нерасторопности и неумелости. Мало кто придет в восторг, ощутив чужую цепкую руку на своем лбу, а холодную сталь - у собственного горла! Будь он на месте князя, незадачливым охранникам влетело бы так… Ротмистр зябко передернул плечами. Но, Матка Бозка, кто же мог предвидеть?! Чтобы шестеро сильных мужчин, проворных и решительных, привычных к оружию, не справились с одним?! Да еще если в числе этих шестерых пан Дышкевич, который кулаком быка оглушить может! Рассказать кому – не поверят! Засмеют так, что хоть пулю в лоб пускай от позора…

Но, увы, это не оправдание. Раз ясновельможный князь подвергся смертельной опасности – виновна в том охрана, и только охрана. Должна была хоть из кожи наизнанку вывернуться, а господина уберечь. И пан Дышкевич это понимает как никто другой, не зря ходит, словно породистый пес, облитый помоями… Еще бы, такой стыд!

…Словом, молодой ротмистр, хоть и надеялся на лучшее, мысленно препоручил себя и Езусу, и непорочной матери Его, и всем святым угодникам и великомученикам. Может, и обойдется. Раз московит оказался таким ценным…

На полпути его перехватил иезуит Микульский.

- Проше пана, вы слышали последние новости? – возбужденно затараторил святой отец. – Мы спешно покидаем замок!

Ротмистр от потрясения не смог даже слова вымолвить. Издал только невнятный звук, который можно было истолковать и как отрицание, и как согласие.

- Да, ясновельможный распорядился: как можно скорее, минуты лишней не тратя, приступать к сборам! Брать лишь самое необходимое. Ну, и все оружие, конечно, весь пороховой запас… А я – я!!! – узнаю об этом чуть ли не последним! Все жолнеры уже знают, мещане,

И возмущенный иезуит направился куда-то дальше, недовольно бурча себе под нос.

Хоть Подопригора-Пшекшивильский был изрядно ошарашен, но все-таки сразу понял: святой отец, ослепленный обидой, многое напутал. В противном случае, опытный глаз ротмистра тотчас приметил бы поднявшуюся суматоху, которая неизбежно сопровождает приказ сниматься с места. Воля князя – если она существовала на самом деле, а не в распаленном воображении иезуита – наверняка была объявлена только что, и еще не успела дойти не только до низов, но и до командиров среднего звена.

Святой отец был прав только в том, что без московита здесь наверняка не обошлось…

* * *