Московский импрессионизм

— Лет через десять после армии довелось мне лететь в командировку в Магнитогорск. Только на инженерную должность меня поставили, после заочного института. О транспортной схеме сами только что говорили: откуда лететь? — из Москвы, из нее родимой! До этого, бог от Москвы оборонял: если куда ехать, то поездом, автобусом. А тут один вариант — аэропорт, срочно. А в Москве, правильно вы предположили, родственники есть. Знал, что есть, но контактов на тот момент никаких. Мать проведала, что будет у меня столичная оказия, и говорит: сынок, увидься, Христа ради, в Москве с Генкой, братом твоим троюродным, спроси хоть, как его мать последние годы доживала, больно мы с ней дружны в молодости были. И вам бы надо знаться. Гостинчик передай, то, се. Сентиментальная блажь, словом, могла бы и письмо написать. Ладно, согласился, какие ее радости на старости лет. Тем более, и сам не против был с Генкой повидаться, вместе детство воевали, в одном рабочем поселке. Достал я, через других дальних родственников, телефон этого Генки. Позвонил прямо из Липецка, перед отъездом. Узнал он меня, только, слышу, без особой радости разговаривает. Их же, москвичей, гости незваные, я понимаю, часто некстати донимают. Я парень понятливый. Мало ли что у человека сейчас, какие проблемы. Может, у него там теснота дома, неприятности, не до гостей. Я ему: Ген, проездом в Москве буду, завтра вечером; заскочить, извини, не могу, ты бы сам, что ли, подкатил в аэропорт, как раз после работы, я бы хоть на тебя посмотрел, гостинчик от тетки передал. То есть дал понять, что не собираюсь стеснять, ночевать ни в коем случае, но видеть бы его рад. Он, правда, немного повеселел, точнее, успокоился, по голосу. Ладно, говорит, подкачу. На следующее утро прибыл я на поезде в первопрестольную. Времени до отлета — море. Решил в ГУМ смотаться. Вышел с вокзала, спросил у москвички — средних лет москвичка; красота такая, я бы сказал, ледяная — спросил у этой гражданки, вежливо спросил: гражданка, тетенька, а где у вас тут поблизости метро? А метро-то, оказывается, буквально у меня под ногами, в подземный переход только нырни. Она так, высокомерно, уничижительно… Не сказала, а указала… Надменным эдаким, презрительным — не кивком даже, а взглядом! Взглядом указала мне мое место: вниз! Из земли, из грязи пришедший, — под землю вон! Вот так!..

«Фанфары!» — так и подмывало меня окрасить торжественную концовку человека, набравшегося пафоса из театральной прессы, — соответствующим возгласом, а то и бурными аплодисментами. Между тем я всего лишь флегматично предположил:

— Может быть, это просто импрессионизм?

— Как вы сказали?

— Впечатление. Спросили бы секундой раньше или секундой позже, с другого, положим, боку, под другим углом к солнцу — и мимика у нее была бы иная, и ваше впечатление, соответственно, было бы совсем другим, не столь трагичным.

— Возможно. Но это был знак. К тому же, согласитесь, что случайности случайностями, но закономерности просматриваются. Что касается моего, как вы говорите, впечатления, то оно, как показало будущее, являлось только началом, — идем далее.

— Идем, — послушно отозвался я.