Московский пират

В коконе прогорклом никотиновом,В стареньком потёртом пиджакеШёл поэт дворами и квартирами.Шёл один, без музы, налегке,Во дворах сугробы тлели рифами,Оттепель облизывала льды.Он плевался скомканными рифмамиВ чёрные отверстия воды.И от рифм, как бесы от причастия,Разбегались живо кто кудаГрязные столичные несчастия,

И тогда светлела темнота.А поэт гулял себе, отмеченныйСветом кухонь, запахом пивных,И ему навстречу были женщины,Но поэту было не до них.Он искал пристрастно, жадно, искренно,Верил, что живёт в Москве однаВечная немеркнущая истина,Слаще мёда и пьяней вина.Он прошёл Арбатом и Остоженкой,Пил в Сокольниках и в Тушино бывал.На Таганке ел коньяк с мороженым,

На Тверской просил и подавал.Тасовал метро пустые станции,Выпил всё и всех перетусил,А потом устал, сошёл с дистанцииИ обратно женщин попросил.Он, как книги, женщин перелистывалИ уснул у лучшей под крылом,А его ненайденная истинаЕла суши рядом, за углом.Паладины истины ретивые,Потружусь отметить вам мораль:

Алкоголь и кокон никотиновыйПомешали поискам, а жаль.

«Ось Миног! Омфалос мира!..»

Ось Миног! Омфалос мира!Генри Госсе пела лира!И присоски, как пупки,Опускались на колки.

Чатланский гудбай

Позабыты прежние союзы,В чёрном небе астры отцвели.Дети Полдня, я целую в дюзыВаши световые корабли.

Бластер, гравицаппа, ключ на восемьИ скафандр, который не предаст.В долгую космическую осеньУвожу свой старый пепелац.Растворюсь в туманном Магеллане,Гончих Псов оставив за спиной.Нынче и пацаки, и чатланеМогут превратиться в перегной.Перегной дождями увлажнится.Что же ты невесел, гордый Тарс?Будет кукуруза колоситься,