Московский принц для Золушки

– Имеешь, – отвечал Рябцев, зацепившись рукой за дверной косяк, словно боялся, что Тата будет с ним бороться.

– Геннадий Петрович, оставьте меня в покое! – повысила голос Белозерова. – Я ничего не хочу выяснять. И на работе перестаньте меня донимать. На работе – работают, а не выясняют отношения.

– Раньше ты считала по-другому, – от отчаяния съязвил Рябцев. Он во что бы то ни стало хотел объясниться. Ну, хотя бы поговорить!.

– Гена, все потом. Чуть позже. А сейчас… Сейчас еще рано! Ничего хорошего из этого не выйдет. И, если честно, я знаю все, что ты мне скажешь. Я знаю, почему ты отказался от свадьбы…

– Нет. Да. Ты ошибаешься… Она вообще ничего для меня не значит…

– О? – Тата удивленно посмотрела на Рябцева. – Она – это кто?

– Ты ее не знаешь… И она тут ни при чем. О господи, Татка!

– Не называй меня больше так! Никогда! Я для тебя – Наталья! Никакая не Тата и уже тем более ни Татка! – рассвирепела вдруг Белозерова. – Уходи сейчас же и забудь сюда дорогу, номер моего телефона и мою почту!

Она легонько подтолкнула Рябцева и захлопнула дверь. «Это будет продолжаться без конца. Он будет звонить, писать и бегать по коридору мимо нашего отдела. Я – не выдержу. Я ничего не хочу знать!» – подумала Тата. Она написала заявление на отпуск за свой счет, купила самые дешевые билеты и теперь, сидя в аэропорту, ожидая посадки в самолет, наконец-то по-настоящему задумалась, что же произошло в ее жизни.

Пока народ боялся, ел плюшки, пил кофе и вино в многочисленных кафе, Тата вспоминала совсем недавние события. Она сейчас была как бы между небом и землей. Еще не улетела, но вот к ее самолету уже подогнали трап. Она еще не покинула Москву, но почему-то ясно представляет, как потяжелели почки и бутоны на деревьях в их бывшем саду и на набережной. Она уже закрыла дверь за Рябцевым, но еще долго будет мучиться от обиды и непонимания. И сейчас, когда что-то закончено, а что-то не начато, самое время подумать о случившемся. Тата смотрела в огромное окно, видела, как неповоротливые сигары самолетов выплывают на взлетную полосу, и ей представилось, что вот она точно так же сейчас, лавируя, выруливает туда, где и разбег больше, и пространство шире. Туда, где есть свобода действий, независимость от враждебных тебе людей, и туда, где нет предательства. Туда, где все – решения, цели, результаты – зависит только от тебя. И оторвется самолет и оставит в точке убытия все, что казалось неразрешенным. А там, на высоте, и солнце ярче, небо синее, облака пушистее. Там все проще и яснее. «А ничего и не случилось. Просто купили платье, просто купили много красивых вещей и просто поссорились. А после ссоры люди мирятся, но их отношения могут и не стать такими, какие были раньше. Я не буду ничего выяснять, я не буду обвинять. Я просто пойду дальше», – думала Тата. Она уже удобно устроилась в своем кресле у окна, и московская жизнь ей показалась эпизодом. «Там ждет меня мама, море, детство. Как же я могла так долго не вспоминать все это. А вот случилась неприятность, и спешу туда!» – укоряла себя Тата.

А в родном городе уже было тепло. Февральское солнце уже грело сады, море блестело зеленым стеклом, и казалось, что вода нежная, и даже февральский ветер был мягок и влажен. Тату встречала мать.

– Ах, какая же ты красивая! – Людмила Савельевна обняла дочь и заплакала.

– Мама, ты что?! Я же красивая! И здоровая. И… – Тата запнулась. – И даже счастливая. А ты плачешь!

– Ну, я же соскучилась! И волновалась! Как ты там?!

– Теперь видишь – все хорошо! Даже замечательно! – воскликнула Тата, утешая мать.

– Вижу, вижу, – Людмила Савельевна улыбалась сквозь слезы. – Мы на такси поедем, Славик не смог, у него там дела какие-то.

Конец предложения мать пробормотала как-то тихо-сбивчиво.

– Отлично, на такси! – рассмеялась Тата.

В конце концов, она приехала в свой город почти победительницей – у нее образование, отличная работа, победы на конкурсах сомелье и предложение одного из ресторанов провести тематический вечер, посвященный красным винам Франции. Она сама зарабатывает на жизнь, она красива, умна, она…

– Мама, ты хорошо выглядишь, – прервала свой внутренний монолог Тата.

– Ой, да что ты! Столько дел по хозяйству! И жильцы теперь у нас, и часть огорода сдали. Так все равно смотреть за всем надо. А уж сад, грядки – сама знаешь, как это тяжело, – отмахнулась Людмила Савельевна.

Тата соврала – мать выглядела ужасно. Высохшая, почерневшая старуха, а не цветущая моложавая женщина, которой была совсем недавно.

– Но зимой дел-то меньше, – заметила Тата.

– Как же меньше? – удивилась мать. – А праздники, а гости? Внуков у Славы сколько уже? И все приезжают. Вот на Новый год в доме было шестнадцать человек. И жили все десять дней. Ой, так весело было, детишки носятся… Ну, молодые, конечно, по гостям тут ходили…

Тата слушала мать и гадала: что это? Мать делает вид, притворяется, что это нормально – такая нагрузка на одну женщину.

– Мам, а Сима у вас работает еще?

Сима когда-то приходила к дяде Славе помогать по хозяйству.