Московский принц для Золушки

– Ты любишь заниматься вином.

– Да, и думаю, что это просто память об отце. Понимаешь, я так сохранила связь с прошлым.

– Не думаю. Ты преуменьшаешь собственные желания. Это неправильно. Тебе нравится это занятие, но, как и везде, есть взлеты и падения. В наших увлечениях все точно так же. И потом, иногда жизнь очень отвлекает.

– Ты меня отвлекаешь, – вдруг призналась Тата.

– Это плохо? – Собакин погладил ее волосы и улыбнулся. – Мы с тобой рыжие. И это очень объединяет. Он привстал на локте, наклонился над Татой и поцеловал ее.

– Э-тю-ды! – по слогам произнесла Белозерова.

– Они самые, – ответил Собакин и принялся стаскивать с нее теплый свитер.

– Я же замерзну, – пробормотала она.

– Ничего, мы сейчас согреемся, – отвечал Собакин.

* * *

«А он был прав. Виды здесь сумасшедшие». Тата в трусиках и теплых носках подошла к окну. Там, за тонкими ветками, все было ослепительно синим и желтым. Осевший снег впитал в себя и солнце и небо. Тата в комнате была одна. Еще совсем ранним утром она слышала, как Собакин осторожно вылез из постели и, подхватив одежду, спустился вниз. Потом там лилась вода, шумел душ, слышалось фырканье, свистел чайник, и все это сопровождалось стуком веток в окно. Этот добрый и уютный шум Тата слушала сквозь дрему и совершенно не сердилась, что ее почти разбудили. Прошедшая ночь была такой прекрасной, а радость единения была такой головокружительной, что даже сейчас, утром, ее сердце казалось еще расплавленным от нежности. Потом Собакин ушел – хлопнула дверь, и с улицы послышалось шуршание шагов. Потом стукнула калитка, и наступила тишина. Это были незнакомые места и чужой дом. Это была первая ночь с мужчиной, который уже очень нравился, но от которого отвлекали совсем недавние отношения и болезненный разрыв. Тата сейчас старалась не думать о затее с квартирой, о свадьбе и о том, что руководило ею, когда она, пойдя на поводу у Машки, знакомилась с Собакиным. Тата просто хотела сейчас продлить это утро.

Наблюдая за небом в окне, она не заметила, как уснула, а когда открыла глаза, солнце было в зените.

Ей нужно было это время – время сладкого и короткого одиночества. Когда можно подумать о случившемся. Ночью ей было хорошо. И ощущение собственной взрослости исчезло и теперь вообще казалось смешным и надуманным. Собакин мужественный и умелый, ласковый и заботливый. Тата на секунду замерла и произнесла вслух: «Собакин». Она что же, тоже станет Собакиной? Белозерова расхохоталась. Вот откуда это ощущение детства, мальчишества – от этой фамилии, смешной, почти мультяшной. А сам Денис сложный и порой очень закрытый человек. Тата сейчас вспоминала все их встречи и невольно сравнивала Собакина и Рябцева. Рябцев был понятен, Тата иногда знала, что он ответит, как посмотрит, как поступит. С Собакиным все было иначе – ей приходилось настраиваться на его волну. И эта совершенно новая среда, в которой она оказалась, общаясь с Собакиным, заставляла ее меняться. «Но это же правильно. Люди не могут оставаться прежними», – думала Тата, понимая, что она уже попала под влияние Собакина. А это было влияние человека сильного своей внутренней свободой, стремящегося в первую очередь понять и предпочитающего равенство. Да, он был из другого мира – в этом мире было больше красок, больше простора, больше пространства. Там, где привык быть Собакин, главенствовало воображение и фантазия. Он был человеком творчества, и это неизбежно отражалось на стиле жизни, на отношениях с людьми и отношении к жизни.

Тата невольно подумала о Рябцеве – почти предсказуемом, очень спокойном и живущем в «рамках». Тата сейчас, лежа в постели и разглядывая в окно ветки старых яблонь, даже представила эти границы. «Дом – дети – работа – мама – отпуск». Границы надежные своей привычностью. «Но это не так плохо. А что же Собакин? Семейная жизнь с ее графиками и неизбежной упорядоченностью, жизнь, полная ограничений и добровольных ущемлений интересов и желаний может оказаться Собакину не по плечу», – подумала она и поежилась.

В доме было тепло, за ночь он прогрелся. Но Тата вылезла из-под одеяла, натянула на себя тонкий свитерок и опять улеглась. Так хорошо было лежать в этой комнате с широким окном, думать и ждать Собакина, который наверняка мерз на своих этюдах.

«Да, рамки могут быть не для него. Но это беспокойное, творческое начало соседствует с широтой восприятия и допущениями. Догмы – это страшно! – подумала Тата и вспомнила, как однажды они с Собакиным ехали в автобусе. Пассажиров почти не было, в салоне было тепло и тихо. И вдруг кто-то тронул Собакина за плечо.

– Вы видели, какой заяц проскакал, когда мы на Тверскую выехали? – спросил странного вида мужичок.

Собакин замешкался, а потом ответил:

– Нет, к сожалению. И большой заяц?

– Огромный. Я таких только в зоопарке видел. Там же их гормонами кормят.