С территории объекта доносился лай собак, громкие мужские голоса и стук то ли молотков, то ли топоров. Но что делали эти люди, я видеть не мог.
Правильнее было слезть, обойти объект с другой стороны, там, где располагались въездные ворота, и взбираться на высоту напротив ворот, которые были значительно ниже гигантских кустов, а значит, давали возможность разглядеть, что творится внутри. Но раз уж я потратил столько усилий, надо было хоть как-то осмотреться.
Поверх забора в ветвях живой изгороди поблескивали кольца колючей проволоки. Объект имел прямоугольную, близкую к квадратной, форму со сторонами не длиннее ста пятидесяти метров. Высокое узкое сооружение посередине почему-то показалось мне строящейся церковью. Видна была какая-то площадочка, похожая на каркас будущего шатрового купола, а над ней возвышался двухметровый деревянный крест.
«Зачем им здесь церковь?» – подумал я. И в этот момент залаяли еще несколько собак, потом лай усилился и стал остервенелым, а еще через пару секунд раздался пронзительный женский крик.
Расстояние было большим, живая изгородь скрадывала звуки, и я не видел ни собак, ни женщину. Но сердце заледенело и упало вниз живота.
Женский крик повторился, но уже несколько глуше, как будто кричавшей пытались закрыть рот ладонью. Или тряпкой. Стук топоров по дереву прекратился. Собаки стали срываться на визг и рычание. И вдруг на непонятной деревянной площадке, которую я принял за купол строящейся церкви, из-за темной линии тисовых верхушек возникла седая голова. Покачиваясь, как будто человек, которому она принадлежала, взбирался по высоким ступенькам невидимой лестницы, голова поднялась выше линии живой изгороди, за ней появились широкие плечи в пиджаке, потом руки, а потом человек оглянулся и посмотрел прямо на меня.
9
Спустился я даже быстрее, чем поднялся. Что лишний раз говорит о сравнительной силе психологических стимулов. В данном случае – страха и желания поразить женщину.
Забыв о боли в боку и руках, с шумом и треском я прокатился до нижней ветки, откуда, не раздумывая даже тысячной доли мгновения, прыгнул чуть не на голову испуганной Анфисы.
– Бежим! – крикнул я шепотом, схватив свой рюкзак.
– Что случилось?
– Бежим! Нас увидели!
– Кто? Кто нас увидел? Успокойся, ради бога!
– Не надо упоминать бога, я тебя прошу! Он! Седой человек в пиджаке. У них там какая-то вышка. Он забрался и посмотрел прямо мне в глаза.
– Кошкин, остынь. На таком расстоянии он не смог бы разглядеть тебя. Ты же за ветками прятался, правильно?
– Правильно. Ну и что?
– Бинокля у него не было?
– Не было. Ну и что? Он видел меня. Я понял по его глазам. Бежим, говорю. Там обсудим.
– Где там?
– В лесу, Анфиса, в лесу!
Я отбежал шагов на тридцать, но Анфиса не тронулась с места. Даже более того, она села и прислонилась спиной к стволу дуба. Когда я оглянулся, она помахала мне рукой. Мол, пока, Кошкин! До свидания, спаситель девчонок! И я остановился. Это было ошибкой. Далеко не всегда страх бывает плохим подсказчиком.
10
Я подошел к Анфисе, но не сел, а остался стоять.
– Говоришь, тебя вычислил седой человек в пиджаке? Как он выглядел? Заметил шрам над левой бровью?
– Нет, не заметил. Хотя, может, шрам и был.
Я уже не так сучил ногами от страха, но все еще подмывало бежать от этого места подальше.
– Высокий? – спросила Анфиса.
– Как я мог это понять, если видел только верхнюю половину, пиджак и голову?
– Но здоровый?
– Здоровый, широкоплечий.
– Пиджак, говоришь? Хороший? Ты ведь рюкзачник, должен разбираться.
– Хороший пиджак, Анфиса, антикварный, в Секторе сейчас таких не шьют. Пойдем отсюда, я очень тебя прошу.
– Какого цвета пиджак?
– Темно-синий. Анфиса…
– Ладно, пойдем, – сказала она, вставая. – Это был Бур. Полковник. При нем никому другому не разрешается надевать антикварные пиджаки.
– Что будем делать? – спросил я.
– Надо подумать, – ответила Анфиса с озабоченным и мрачным видом.
Но подумать мы не успели. В кустах подлеска, с той стороны, где предположительно располагались ворота в объект, раздался треск, словно по лесу катился тяжелый шар, и спустя несколько секунд из-за деревьев выскочил громадный лохматый пес в серебристом ошейнике. Он не лаял, набегал на нас молча, но грозно, с нарастающим рычанием. Язык болтался сбоку, в открытой пасти видны были невероятных размеров клыки. Еще мгновение – и пес должен был совершить прыжок. И тут я сделал нечто из ряда вон выходящее. Ничем не объяснимый шаг. Я прыгнул раньше овчарки.
Прежде чем я понял, что делаю, я уже стоял перед Анфисой, заслоняя ее от собаки своим телом и занося над головой мой двенадцатикратный бинокль, как последний аргумент. Не помню, рычал ли я. Но волосы точно стояли дыбом. А мои губы растягивал оскал хищника, готового биться не на жизнь, а на смерть.