Москва моего детства

Иногда мы с родителями ездили в гости к тёте Лизе, жившей в Большом Казённом переулке (носившем в то время имя Аркадия Гайдара). Она приходилась тётей папиной маме, Александре Павловне. Характерно, что саму Александру Павловну – бабу Шуру – я узнала как будто позже. Походы к тёте Лизе всегда были в радость. Старый дом – ровесник нашему – выглядел более добротным. С улицы, однако, он был не виден – к нему вела тёмная глубокая подворотня, через которую ты оказывался в маленьком дворике с парой старых клёнов. Не помню никаких соседей – словно из подъезда мы сразу попадали в квартиру на первом этаже. Небольшая уютная комната, матерчатый абажур над круглым столом с чистой скатертью. У стены – большая тумба, на которой громоздился радиоприёмник, стояли вазы с искусственными цветами, коробки с цветными нитками. Тётя Лиза была искусной рукодельницей – делала на заказ из цветных лоскутков очаровательные букетики, это приносило ей небольшой заработок. Помню чаепитие из тонких чашек с цветным узором. Серебряные чайные ложечки с выгравированными вензелями «ЕЕ» – Елизавета Елисеева: тётя Лиза приходилась родственницей купцу Елисееву, открывшему незадолго до революции свой известный магазин на Тверской. (Выбирая место для своего магазина, Елисеев рассматривал также варианты на Петровке и Большой Дмитровке, но остановил свой выбор на Тверской.) На полочке над диваном – череда фарфоровых слоников (заклеймённых советской пропагандой как символ мещанства), фаянсовые фигурки, среди которых мне особенно нравится лежащая в вальяжной позе дымчатая собака.

Тётя Лиза – старая (ей уже за восемьдесят), полная, с белым мучнистым лицом, в светлых кудряшках на голове. Ходит, согнувшись, одной рукой опираясь на палку, другую заложив за спину, при этом передвигается весьма проворно. Она добра и ласкова со мной. С ней тут живёт ещё одна старушка помоложе – тётя Таня. Кем они приходятся друг другу, я не знаю. Тётя Таня редко выходит из своей комнаты, а когда выходит, то ничего не говорит, только сверкнёт взглядом и пройдёт мимо. Голова у неё гордо приподнята, лицо узкое, волосы тёмные, волнистые – видимо, в молодости она была очень красива. Позже я узнала по секрету от мамы, что рядом есть ещё чулан, в котором живёт какой-то дядя. Он там раньше прятался от кого-то много лет, вернее, это тётя Лиза и тётя Таня его прятали. В чулане ему провели свет и сделали фальшивое окно с занавеской, которая, понятно дело, была всегда задёрнута. Но казалось: только протяни руку – и взгляду откроется зелёный двор, деревья… Этот человек никогда не покидал своего укрытия, видимо, продолжая опасаться посторонних… А ещё существовала какая-то легенда про отношения этой семьи с Николаем Чеховым, художником, братом Антона Павловича. Каким-то образом это было связано с картиной Левитана «Осенний день в Сокольниках», где Николай, как известно, вписал с согласия своего друга фигурку молодой женщины. Но кто она была – теперь уже не узнать.

Дмитровские дворы

Много тайн хранил в себе дом тёти Лизы. Спустя много лет узнала я и про несчастного Евстафия, которого никто из нашей семьи в живых не застал. Он был мужем Татьяны, и они жили вместе с тётей Лизой – до того дня, когда его арестовали в 1933 году (в возрасте тридцати трёх лет) и отправили на Соловки. На этот адрес приходили его письма из лагеря. В одном из них он писал своему брату Михаилу: «У меня к тебе будет просьба, т. к. ты имеешь фотоаппарат, то сними, пожалуйста, Татьяну в её комнате. Я тебя прошу сделать это. Заранее приношу благодарность».

В другом письме он пишет: «А главное, что меня пугает, – это сам факт моего существования…» Евстафий был расстрелян в 1937 году на Соловках, в 1958-м – реабилитирован. В октябре 2020 года на стене этого дома по адресу Большой Казённый переулок, дом 10 была установлена мемориальная табличка в память о Евстафии в рамках гражданской инициативы «Последний адрес[13]

».

Дом № 3 по Дмитровскому переулку