Москва против Мордора

Тут, в небольшом зале без окон, в ярком свете, в выжимающей пот духоте, под белыми панелями потолка и оком следящей камеры, собрались убежденные люди, или белые вороны впадающего в спячку общества, или люди с душой и совестью, или политические активисты — называйте как угодно. За мной сидит седой Олег Орлов, экс-председатель «Мемориала». За ним, на следующем ряду, обладатель окладистой, воистину кропоткинской бороды и волос до плеч анархист Малиновский в майке Gucci и со шнурочком на правой кисти. Тут же Сергей Мохнаткин, невысокий, энергичный, заряженный на борьбу так, что даже круглая его бородка кажется пушкой, готовой дать залп. Тут же неизвестный мне человек в белой майке с огромными буквами «Путин — вор!», а еще завсегдатаи уличных акций со значками «Свободу узникам 6 мая!» Некоторых я знаю в лицо. Вот Таня Болотина, которая однажды стояла на улице с плакатом «Виновные сажают невиновных!», а вот Изабель Магкоева из «Комитета 6 мая», вся в черном, и даже глаза у нее черные. И тревожные. Она поднимается на мыски своих черных плоских туфель и с выражением непреходящей боли машет рукой над беретами охраны туда, в клетку прозрачного стекла, где заточены эти люди, взятые у нас всех в заложники.

Странным образом в зале много улыбаются. Родственники заключенных производят впечатление маленькой просветленной общины. Беременная девушка в ярчайшем белоснежном платье, очень коротком и легком, входит в судебный зал с бутылочкой воды в руках: «Если мне будет плохо, я уйду!» Но не уходит до конца, а в перерыве садится на колени мужа и сидит, счастливо приникнув к нему и тихо держа ладонь на животе. Жена Ярослава Белоусова с улыбкой возвращается от судейского стола, получив отказ быть защитником мужа. Она кажется уравновешенной и спокойной — в ней чувствуется сила человека, привычно идущего через несчастье. Мама Белоусова, получающая право быть защитницей сына, воспринимает это с угрюмой решимостью на лице. Но и в ней чувствуется самоуглубление человека, давно и прочно погруженного в отдельную жизнь несчастья.

Родственники улыбаются сидящим в прозрачной клетке, а оттуда улыбаются в ответ. Алексей Полихович, бритый наголо, что-то рисует пальцем по стеклу. Я слежу за его пальцем и понимаю, что он только что нарисовал смайлик с улыбкой. Роскошный, просто-таки киношный боец спецназа с сединой на бритых висках, в черном щегольском берете и с рацией, притороченной к плечу, пожимает плечами: «Ну чисто детский сад! Ну младшая группа детского сада!» — «А вы что делаете? А вы зачем их судите? А вы кого защищаете?», — отвечают ему родственники. Он задумчиво барабанит пальцами по бронежилету у себя на груди и при всей своей брутальной роскоши совсем не производит впечатления держиморды.

На деревянном барьере перед скамьями с родственниками лежит ромашка. Ее принесли в надежде, что удастся вручить заключенным, но туда не подойти сквозь охрану, и весь день эта ромашка умирает у меня на глазах.

Я сижу во втором ряду в окружении родственников подсудимых, а рядом со мной сидит мама Николая Кавказского, Наталья Николаевна. В руке у нее истрепанный блокнотик, она в него пишет. Как только судья объявляет перерыв, она встает и молча смотрит в сторону клетки. Ее сын, Николай, также молча смотрит на нее. Он в майке с портретом Альенде и со словом: Venceremos! Николай смотрит серьезно, а на лице мамы застыла улыбка. Это улыбка горечи и гордости, улыбка, которая появляется по ту сторону страдания. Между ними люди, охранники, подлость суда, несправедливость жизни и двадцать непреодолимых метров. Она стоит рядом со мной и долго смотрит на сына, и я вижу, что она под серой длинной юбкой сняла туфельку с одной ноги, как девочка на уроке.

Клетка тесная. Заключенные сидят в ней в два ряда. Маленький кандидат наук Кривов в больших очках в первом ряду, большой, массивный студент и кузнец Степан Зимин во втором. В зале душно, а как им в клетке, сдавленным, притиснутым друг к другу? Кондиционера там нет. Адвокат Аграновский подходит к скамьям родственников и говорит, что несколько лет назад два нацбола, парень и девушка, упали в обморок в такой клетке. Те, что в заднем ряду, еще могут опираться спинами на стену, те, что в переднем, обречены часами сидеть с напряженными спинами. А если процесс идет месяц? А если шесть? Так и здоровый заболеет. Аграновский говорит, что решетка лучше стекла, хоть и выглядит ужасно… но в ней можно дышать. А как дышать в ящике из пластмассы?

Клетка окружена полицейскими и черными охранниками двух видов. У одних на спинах «Федеральная служба судебных приставов», у других «Спецназ». Среди них одна девушка в кепи, она сидит сбоку от клетки, держа в перекрещенных руках дубинку. Ее лицо выражает полное безразличие ко всему происходящему. Потом она начинает от скуки катать дубинку себе по ногам.