Москва против Мордора

Марш начинается. Правая часть Страстного бульвара заполнена почти вся, левая — на треть. Всего пришло тысяч пятнадцать. Как всегда, либералы занимают одну сторону бульвара, левые — другую, но сегодня особой разницы в лозунгах и настроениях между двумя колоннами нет. И справа, и слева от пустого бульвара, блокированного цепями полиции, плывут мимо домиков старой, уютной Москвы лица узников Болотной на поднятых вверх портретах. Десятки портретов, а может, сотни. Прежде, до того, как суд начался, я смотрел на такие портреты как-то вообще, теперь смотрю иначе. Теперь я видел этих людей в стеклянной клетке Мосгорсуда, за решетками в Никулинском суде, видел длинную муку издевательских судебных заседаний, видел лающего ротвейлера в зале суда, видел наручники, которыми узников приковывают одного к другому, глядел в лицо конвойному, который пять минут назад ударил слепого Акименкова, и теперь эти лица задевают меня лично и конкретно. Я вижу Сергея Кривова, плывущего над толпой, и сразу встает в памяти его невысокая фигура, стоящая в клетке, и его голос, монотонно повторяющий в адрес судьи: «Я прошу дать мне сделать заявление… Я прошу вас дать мне сделать заявление!»

В первом ряду колонны справа от бульвара идут Владимир Рыжков, всем своим обликом — черная кепка, застегнутый на все пуговицы темный плащ, глухой темный шарф — напоминающий хорошо упакованного чиновника советской эпохи (простите, Владимир!), а рядом с ним, составляя с ним контраст, шагает спортивно-импозантный Немцов с эффектной сединой в волосах, в черном блейзере и в серой майке под ним. Первый ряд несет транспарант «Требуем освободить узников 6 мая! Свободу всем политзаключенным!» Потом, на подходе к Трубной, я снова нагоняю голову колонны и вижу, что лозунг сменился, теперь он гласит: «Массовые беспорядки в голове у Путина! Покончим с путинизмом — освободим заложников!» Молодой человек в очках, крайний в первом ряду, несет листовку: «Свободу политзаключенным!», а рот у него заклеен аккуратной бумажкой со словом «Путин». И так, с заклеенным ртом, он идет весь свой путь по бульварам.

Единство связывает незримыми нитями обе колонны марша. Справа кричат: «Свободу Николаю Кавказскому!», а его мама в длинной юбке и теплой шапочке идет слева. Жену моряка, студента и анархиста Алексея Полиховича я вижу в колонне анархистов, у нее распущенные волосы, и она вместе с другими несет плакат с лицами узников, среди которых и лицо ее мужа. Левая колонна идет вперед как бы с двойным ударом, сначала всю проезжую часть перекрывает черно-красный транспарант с огромными белыми буквами: «Пора разрушить эту тюрьму!», а вслед за ним анархисты несут лозунг: «Государство — твоя тюрьма! Освобождайся!» И шипастая, мерзкая колючая проволока во всю длину сизого транспаранта.

Среди флагов, веющих на осеннем ветру, плывут плотной группой эти лица: Денис Луцкевич с короткой стрижкой, Артем Савелов, молчаливый, не очень уверенный в себе, словно схваченный немотой на портрете, бритый Удальцов, с улыбкой понимания глядящий из своего заточения на бурлящие колонны москвичей. Но тут, на портретах, лозунгах и транспарантах, не только узники Болотной, тут и другие политзаключенные: Надя Толоконникова, экологи, сидящие в мурманской тюрьме… Идет Женя Чирикова в белой куртке и белых сапожках, с поднятой правой рукой, на два пальца которой надет сложенный из бумаги кораблик, и на нем написано: «Свободу узникам Arctic Sea!» Люди из «Экообороны» под зелеными флагами идут с такими же детскими бумажными корабликами, и каждый сам пишет на нем, что считает нужным. «Природа важнее, чем прибыль!» — читаю я. Девочка лет десяти, в теплой шапочке и с шерстяной совой в руках, написала на кораблике округлым почерком: «Птицы и звери Арктики за свободу корабля Greenpeace!» А еще проплывают мимо меня две девушки под одним зонтом, вручную раскрашенным на красные и желтые дольки и с надписью по кругу: «Свободу Pussy Riot!»

В правой колонне кричат: «Вернем власть народу!» — с той же мрачной силой, что и в левой. А слева звонко кричат несколько молодых голосов: «Тридцать седьмой не пройдет!» «Вы нам коррупцию — мы вам революцию!» — кричат и слева, и справа. И лозунги, плакаты, картонки, таблички, листы бумаги говорят об одном и том же и слева, и справа: «Хватит фабриковать дела!» «Путинские скрепы» (наручники под этими словами), «Долой власть чекистов!». Течет по бульварам живая Москва, Москва всякая и разная, не приводимая к единому социальному знаменателю, Москва, выходящая на Болотную, Москва, собирающаяся на народный сход в Бирюлеве, Москва тихих переулков центра и темных окраин, Москва, изящно уезжающая отдыхать в Прованс, и мрачно в спальные районы на депрессивных маршрутках. У женщины с золотыми колечками в ушах самодельный плакат: «Берия воскрес. Жди арест». У мужчины в кожаной кепке, с окладистой седой бородой русского мыслителя и с белым зонтиком в руке на груди ватман с черными буквами, все заглавные: «ГАДУ НЕТ!» Ниже черные буквы «ФСИН РФ» перетекают в кровавые подтеки «ГУЛАГ».