Захар подробно высказал слои соображения.
— Не архитектором следует тебя назначить, а каким-нибудь наркомом, — засмеялся Авандеев. — Этот вопрос еще не продуман. Выходит, ты начал первый. Сам знаешь, чувашских селений в уезде более тридцати. В губернии же их — несколько сотен. Многие — смешанные с русскими. Видимо, о них придется и говорить. Народ, разумеется, ценит, когда власть говорит с ним на его родном языке. Однако нужно подготовиться основательно. Сейчас при губкоме открылась чувашская секция… Постой, я и забыл тебе сказать: нашелся твой Воробьев. Он был отправлен в «поезде смерти». Где-то в Сибири Воробьев сбежал, проломив пол вагона. Он, как твой Румаш, маленький, да удаленький, не побоялся даже прыгнуть под поезд. Другие — кто побоялись — ехали дальше, а кто прыгал… Говорят, в поезде немногие остались в живых. По несколько суток людям не давали ни пищи, ни воды. Мало того, еще вспыхнул тиф…
Авандеев остановился против Захара.
— Человек рождается в муках, причиняя матери страдания, — заговорил он после некоторого молчания. И революции не происходят безболезненно. Это мы хорошо знаем, но неустройство людей, ненужные сложности рождают в душе честного человека возмущение и негодование…
Долго беседовали старые друзья. Захара Авандеев, оказывается, вызвал по важному вопросу.
— Учитывая козни кулаков на селе, чтобы крепче сплотить подлинно трудящихся, партия дала указание — образовать комитеты бедноты. Они в других губерниях уже действуют с прошлого года. В Самарской губернии к этому делу только еще приступаем…
Захару надлежало стать председателем Кузьминовского волостного ревкома: в каждом селе создать комитет бедноты. Сформированные под руководством Хайкина сельсоветы тоже следовало проверить и, если нужно, переизбрать. Правильно проводить политику продразверстки. И придется еще потрясти сельских богачей. С кого хлебом, с кого деньгами — все это нужно определить, учитывая возможности каждого хозяина. Следить за настроением кулачества.
— Таковы, — подчеркнул Авандеев, — сегодняшние задачи на селе.
Захар хотел было возразить, что мечтал побыть дома, с семьей, поработать в Каменке.
— Греться на печке время еще не пришло! — как будто прочел мысли Захара Авандеев. — Да и, насколько я знаю, и печи-то своей у тебя нет, — добавил он, уже смеясь. — Ты хочешь стать архитектором, Захар Матвеич, — он сверкнул черными глазами. — Ладно, вот и будешь главным архитектором Кузьминовской волости. После победы революции для постройки новых домов и зданий архитекторы понадобятся: возможно, ото будут твои же сыновья. А сейчас нужны архитекторы, которые смогли бы перестроить мир по-новому. Вот ты и станешь таким архитектором новой жизни… Чулзирму и Сухоречку можно разделить, а с деревнями, где смешанное население, пока подождем. Сначала запросим Самару, а потребуется — напишем и в Москву.
— Еще одно дело, Тимофей Степанович. В Чулзирме нет учителя. Да и здания для школы. При разделе надо бы устроить так, чтобы дом просвирни при церкви перевезли на чувашскую сторону…
— Это уже не моя забота, — перебил его Авандеев. — Договариваться по школьным делам иди к своему старому другу. Пока временно комиссаром просвещения у нас Фрол Тимофеевич Ятросов. Что тебе нужно, он все уладит…
Давно Захар не виделся с учителем. Однако узнали они друг друга с первого взгляда.
В большой комнате Белого дома — пять столов. В правом углу Ятросов полушепотом распекает какого-то молодого парня. Захар было направился туда, но оглянулся и, увидя, что за ним не вошла Тоня, нерешительно остановился.
— Я здесь, Захар Матвеевич! — крикнул Ятросов. — Коли пришел — проходи вперед, не убегай так быстро.
Захар повиновался.
— Посмотри-ка на этого лоботряса! — Ятросов подал руку Захару так, словно они лишь вчера расстались, и снова начал выговаривать парню: — Такой молодой, а хочет протирать штаны в конторе. Явился сюда, чтоб стать, видите ли, делопроизводителем! Судит по названию, видимо, думает, что будет большим начальником. Сам получил образование, может учить ребят, а не хочет. А почему? В чувашскую деревню, видишь ли, не желает ехать. Городским человеком намеревается быть. Позавидовал жизни городских мещан и теперь клевещет на себя: «Я-де по-чувашски-то забыл». Я тебе дам «забыл»! Я больше тебя учился, и если бы пожелал, как ты, обтираться в городе, то в прежнее время мог стать столоначальпиком. Я тебе отцом довожусь, можно сказать — даже дедом. Если не послушаешь меня, шиповником отстегаю, — Ятросов добродушно рассмеялся.
— За уши бы надо таких драть, — продолжал он выволочку. — Не убегай из села! Но отворачивайся от своих… Широкая дорога сейчас открылась перед всеми, кого называли раньше «малыми» народами!
Парень, видать, не в первый раз выслушивал ворчание комиссара: не смущаясь, посмеивался про себя.