Мост бриллиантовых грез

Хотя – кто знает? Может быть, звездочка твоя давно уже погасла, и, раньше ли, позже ли, тебя бы стерла с лица земли если не ненависть, так любовь, не любовь, так ненависть…

* * *

На двери Армана был точно такой же золотисто-черный кодовый замок, как в подъезде на рю де Прованс. Эмма сняла там комнату для прислуги буквально на другой день после того, как узнала, где работает Фанни. Сразу пошла в агентство недвижимости на пляс Републик и попросила найти самое дешевое, самое простое жилье в квартале Друо.

– Мало шансов! – заявил, играя глазами, молодой негр в белой рубашке, от которой его кожа казалась еще темнее. Вот странно – она отливала фиолетовым! Значит, лиловый негр Вертинского – не выдумка? А ладони у него были желтовато-розовые, словно нарочно выкрашенные… – Очень мало шансов.

Эмма пожала плечами. Она не сомневалась, что окажись шансов даже не мало, а всего лишь один-единственный, он все равно будет ее. Ей всегда везло на последние места в поездах или самолетах, на «горящие» путевки, на билеты в театр, в советское время – на дефицитную книжку, последнюю пачку масла или килограмм сахарного песку.

– Все! – кричали продавщицы или кассиры. – Больше нет! Эта девушка – последняя!

На «последнюю девушку» неудачники смотрели с ненавистью, как будто именно она была виновата в том, что кончились колбаса, масло или билеты. А может, потому злились, что ее всегда называли только девушкой и никак не иначе, несмотря на то, что пора бы называть уже и… Ну, может, и пора, да, слава богу, не называют. И вообще, пора – она у каждого своя!

Комната в квартале Друо нашлась. Разумеется, последняя, единственная!

– Уникально! – пробормотал негр, всплескивая розовыми ладонями. – Поздравляю вас, мадемуазель!

И этот туда же… Мадемуазель, главное!

– Желаете посмотреть комнату? – спросил негр, откидываясь на стуле так, что Эмма увидела бугор, вспухший между его бедер. – Если угодно, я лично отвезу вас туда, причем немедленно.

Ага. И что потом? Эмма представила его тело – лиловое, с этими розовыми ладонями и, конечно, розовыми ступнями. Бр-р! Перебьешься, твоя клиентка расистка, ты разве не понял?

– Нет нужды, – сказала сухо. – Я согласна на любую комнату. Давайте оформим документы.

Негр так откровенно огорчился, что Эмма немножко поиграла с ним глазами на прощанье, чтобы утешить. Да ладно, разве убудет с нее? Приятно получить еще одно подтверждение собственной неотразимости.

Нет, ну правда… С миром что-то случилось или что-то случилось в последние пять лет с ней? Она всегда нравилась мужчинам, но эти пять лет мужской контингент натурально с ума сходил по Эмме Шестаковой. Даже во время своей яркой, ослепительной юности ей не приходилось видеть, чтобы мужики так откровенно, буквально на глазах, шалели при виде ее. А теперь…

Но у нее же морщинки! И волосы приходится красить, чтобы скрывать седину! И хоть она выглядит лет на десять моложе, чем на самом деле, но все равно, видно же…

Или у них у всех эдипов комплекс, который они тщательно скрывают в любое другое время, кроме тех минут, когда смотрят на Эмму?

Кстати, судя по всему, она не одна такая… будоражащая. Во многих женщинах это есть, взять хотя бы Фанни или Катрин. Неведомо, конечно, какими они были во времена своей первой молодости, однако во времена молодости последней… на тридцати шагах в карту промаху не дадут, особенно из знакомых пистолетов! А вот интересно, если бы им – Эмме, Катрин и Фанни – собраться, да посидеть на троих, да обменяться впечатлениями о мужчинах, на чьем счету оказалось бы больше разбитых сердец? О да, соберись они втроем, этакие… хм… три девицы под окном, им было бы что обсудить!

Эмма нахмурилась, но тотчас тряхнула головой, отгоняя ненужные воспоминания. Не думать об этом! Не злить, не мучить себя попусту! Нет смысла!

– Я живу на первом этаже, там лифт не останавливается,[5] придется пешком, – предупредил Арман, обходя ее и начиная подниматься по лестнице.

Эмма кивнула и пошла следом.

На повороте площадки она оглянулась и увидела, что Шьен за ними не пошла – легла на коврик у громадного зеркала, укрепленного на стенке холла. Эмме и так-то было не по себе, а тут еще больше зазнобило. Надо же, какая выдресированная собака…