Мост бриллиантовых грез

– И тебя, и тебя… И тебя это тоже доведет до могилы…

Только до чужой.

* * *

Так вот об этой самой девушке, которая хотела выйти замуж за миллионера, о Людмиле Дементьевой.

С Людмилой Дементьевой им, конечно, очень повезло. Что да, то да!

Для начала таковых Людмил оказалось в адресном бюро всего три: одной – шестьдесят пять лет, другой – двадцать пять, третьей – пять ровно.

Не густо. И слава богу! Меньше суеты.

Пятилетняя Людочка ни по каким параметрам не подходила. Шестидесятипятилетнюю Людмилу Кирилловну решили оставить на потом: во-первых, судя по словам Якушкиной, Илларионов звонил Дементьевой на работу

и называл ее по имени, без всякого отчества. Конечно, может статься, что Людмила Кирилловна до сих пор работает, что ж тут такого, но вряд ли Илларионов обращался бы к ней вот так запросто. Поэтому решено было обратить основное внимание на Людмилу Васильевну Дементьеву, двадцати пяти лет, которая была прописана на Белинке, в доме, стоявшем почти напротив знаменитых и всеми любимых «этажей». Это была чуть ли не последняя убогая панельная хрущевка, оставшаяся после глобальной перестройки этого района. Квартир на первых этажах в доме уже не осталось – все они были раскуплены под офисы. Подбирались «кооператоры» и ко вторым этажам. Сообщила все это Эмме (и заодно назвав скупщиков «кооператорами») соседка Людмилы, принадлежавшая к тому племени неунывающих пенсионеров, кои являются сущим кладом – источником бесценной информации! – для репортеров, милиции, частных сыщиков и просто досужих людей, которые кого-то ищут… Например, девушку, которая позавчера в парикмахерской умудрилась прихватить с собой чужую сумку… наверное, не нарочно, а по рассеянности, потому что две одинаковые сумки стояли под вешалкой… В этом месте объяснения своего интереса личностью Людмилы Эмма показала собеседнице черный пластиковый пакет в золотистых крапинках. Такие пакеты в огромных количествах продаются на Мытном рынке (и на всех других рынках Нижнего Новгорода тоже), поэтому никто бы не удивился, если бы нашлось не два, а двести двадцать два его брата-близнеца.

– А что в твоем пакетике было? – полюбопытствовала соседка.

– Да ерунда на первый взгляд, – с досадой сказала Эмма. – Порошок стиральный, да электролампочки, да паста зубная, ну и еще кошачий корм.

Сказав про кошачий корм, она немедленно назвала себя дурой. Это ведь чудовищно запашистая штука! Если у вас в сумке «Kitte-kat», все ваши покупки надолго пропитаются этим божественным для кошек и отвратительным для человека ароматом. Людмила не могла не учуять запаха и не спохватиться, что у нее чужая сумка.

Ладно, предположим, у нее насморк. Или, например, можно уточнить, если понадобится, что в том мифическом пакете был не «Kitte-kat», а плотно запечатанный в фольгу «Whiskas»…

– На первый взгляд ерунда разная, – зачастила она, надеясь, что Людмилина соседка не заметит обмолвки, – но за все ведь деньги заплачены. Сами понимаете…

– А тебе чего досталось? – поинтересовалась соседка, суя свой довольно-таки длинный нос в пакет, который держала в руках Эмма.

Пакет был набит полиэтиленовыми мешочками, в которые Эмма напихала всякую ерунду, а поверх положила фирменную сумочку «Зеленой аптеки», которая надежно маскировала «куклу».

– Не знаю, – чистоплотно сказала Эмма, убирая пакет за спину, подальше от чрезмерно любопытной особы, – мне было неловко по чужим вещам шарить.

– Да подумаешь, большое дело! – весело, по-свойски воскликнула соседка. – Давай поглядим, что там у нее?

– Что вы, я не могу! – изобразила припадок честности Эмма. – А вдруг это и не Людмилины вещи?

– А с чего ты вообще взяла, что они Людмилины? Там визитка какая-то была, что ли?

– Нет, мне кассирша из парикмахерской сказала, что эта девушка у них часто бывает, на маникюр и стрижку регулярно ходит, что ее зовут Людмила Дементьева и она вроде бы на Белинке живет, то ли в том доме, где аптека, то ли около него. Вот я и пришла наудачу ее искать, – выдала свою «легенду» Эмма.

– Вероятнее всего, и впрямь ошиблась она, твоя кассирша, – покачала головой соседка. – Чтобы Людка решилась свои кудри остричь? Ни в жисть не поверю. Кроме того, там ведь, в сумке, наверху, пакетик аптечный, да? А Людмилка-то отродясь ни по каким аптекам не хаживала. Она здоровая как лошадь, у нее днем и ночью то пьянки-гулянки, то кавалеры один другого кобелистее, а ей все нипочем. Ничего! – внезапно прокричала она, ни с того ни с сего ожесточившись и грозя пальцем куда-то в пространство. – Небось, когда мне было двадцать пять, меня тоже никакая хвороба не брала, а сейчас что только не привязалось: и артрит, и артроз, и хондроз, и еще миллион алых роз!

Эмма не сдержалась – засмеялась и приготовилась было половчее навести разговор на Людмилкиных кавалеров, оптом и в розницу, но тотчас осеклась, потому что соседка всплеснула руками:

– Вон она! Вон она, Людмилка-то, плетется! – И вдруг заорала во весь голос: – Людмилка! Слышь! Поди-ка сюда! Тут твое барахлишко принесли, кое ты в парикмахерской забыла!