Мост Её Величества

Я невольно коснулся собственной груди, проверяя, на месте ли мой носимый «кошель» — на днях его смастерила жена. Я еще не привык к этой полезной — необходимой в наших условиях — вещице; не привык к тому, что многие подобные нам личности здесь хранят деньги не в портмоне, не в сумочке, и не под матрасом или подушкой, и даже не в банке; а вот так: за пазухой, на сердце.

Мои пальцы нащупали сквозь матерчатую поверхность кошеля плотный сверточек — сложенные пополам купюры с ликом Ей Величества. Все в порядке, денежка на месте, в кошеле на груди.

В последние дни наши отношения — мои и Татьяны — заметно улучшились. Возможно, я слишком оптимистичен, но мне кажется, что я близок к тому, чтобы быть прощенным. За прошедший месяц у нас, кстати, так и не случилось разговора по душам. Мы ни разу не переспали; хотя уже третью неделю живем в одной комнате, а порой и засыпаем в одной кровати. Мы не затрагиваем в редкие минуты отдыха те или иные события прошлого; все силы уходят исключительно на то, чтобы не двинуть кони в том настоящем, в котором мы довольно неожиданно для себя оказались.

Возможно, это и к лучшему, что у нас нет не то что времени, но и возможности для выяснения отношений. Все наше время, все наши силы без остатка уходят на выживание. Одуряющая работа, прием пищи, дорога до пакгауза и обратно, короткий обморочный сон — вот все актуальное содержание нашей здешней жизни.

— Что сказал Джито? — поинтересовалась жена.

— Сегодня вместо пакгауза отправляюсь на сельхозработы.

Я быстро убрал постель; собрал раскладушку и убрал ее в нишу.

— Что, прямо сегодня — в «поле»? В воскресенье?

— Да.

— Это радует, — сказала Татьяна. — В таком графике, как ты работал… на двух пакгаузах… Уж лучше тогда на ферму.

Я потрогал подбородок — на щеках уже наросла недельная щетина.

— Но ты, кажется, не очень доволен?

— Не знаю… Наверное — да, доволен.

— Кто еще поедет на фарм? Из нашего дома?

— Оба литовца.

— Мне показалось, или в разговоре промелькнуло имя нашего «приятеля»?

— Джито сказал, что Николай тоже должен ехать… Его включили в бригаду.

— Кто старший?

— Джимми. Этот…

Мы на короткое время прервались — затрезвонил будильник, выставленный на без пяти пять утра. Я хлопнул по нему сверху ладонью.

— Этот урод повезет нас на какую-то ферму, — закончил я прерванную заливистой трелью мысль. — Джито сказал — «слушайтесь во всем Джимми, он будет боссом для сельхозрабочих…»

— Артур, не заводись… — Жена подошла вплотную ко мне. — Вчера вечером, когда приезжали индусы… Ты смотрел на него волком.

— Джимми опять пялился на твои колени!

— Тебе не все ли равно?

— Мне не все равно, — угрюмо сказал я.

— Ну, хоть это-то радует… Но ты не заводись там, на поле. Держи себя в руках. Ладно?

— Постараюсь, — хмуро сказал я.

— А как ты Николая поднимешь… на этот вот подвиг?

— Пинками, — сказал я. — И угрозой применения «высшей меры».

— То есть?

— Я найду способ мотивировать нашего «приятеля» — хватит ему под убогого косить. Кстати, Таня…

— Да?

— Почему бы тебе не взять сегодня выходной?

— Зачем?

— Деньги-то мы получили наконец… Отдохнешь, выспишься. В маркет спокойно сходишь — без спешки. До двух пополудни почта работает, можно будет перевод отправить.

— Дождусь, когда у тебя будет выходной. Вместе отправим денежный перевод.

Татьяна вдруг погладила меня по заросшему щетиной лицу. Потом, привстав на цыпочки, поцеловала меня в щеку. Это было так неожиданно, что я ощутил, как горлу подкатил комок.

— Я в душ, — сказала она, выскользнув из моих объятий. — Ты — второй в очереди.

— Ага… я тогда на кухню, приготовлю напитки и «тормозки»… За нами, кстати, вэн приедет на полчаса позже. Так что я успею и для тебя пакет с едой собрать.

— Не забудь сообщить новость нашему приятелю… То-то он обрадуется.

Татьяна взяла пакет с туалетными принадлежностями и полотенце.

— Колян за стенкой, — сказала она прежде, чем выйти — я его к полякам на ночлег пристроила.

ГЛАВА 20

Раннее утро, без четверти семь. Вэн должен подобрать нас в двух кварталах от дома. Если ничего не изменится в самый последний момент, то нас отвезут на ферму, расположенную где-то по дороге к Портсмуту, по восточную сторону от шоссе, ближе к заливу.

Туман плотно окутывает низкие городские кварталы. Погода по-прежнему не радует. Холодно, ветрено, сыро; под ногами чавкает кашица, в которую превратился неожиданно (даже для британских синоптиков) выпавший ночью снег. Я слежу за Николаем — опасаюсь, что этот тип может уклониться от поездки, что он может сбежать, дезертировать, иными словами.

— Папаня… сегодня, ира, воскресенье! — заспанным голосом произнес приятель.

— И что с того?

— Какая, на хрен, ира, работа! Выходной же, ира!.. Как это… уик-энд!

— Ты банкир? Или офисный менеджер?

— Э-э-э… не понял? Но сегодня по закону должен быть выходной?!

— На нас с тобой местное законодательство не распространяется. Так понятно?

— А как же праздник?

— Чей праздник?

— Как это — чей, ира?! Сегодня 9 мая, День Победы!..

— Ну, и?

— Нельзя же так, ира… В такой день не грех и выпить.

— А ты у нас кто, Николай? Ветеран Великой Отечественной?

— Папаня…