Мотив Х

— Начинаешь? Я уже давно об этом думаю, — сказал Муландер, помогая осторожно вытащить барабан из машины и положить его на расстеленное одеяло. — Предлагаю распилить вот здесь, тогда мы без проблем сможем разломить его на две половины. Хорошо? — Помощники кивнули, и Муландер снова повернулся к Утесу и Лилье.

— Скоро здесь будет немного шумно, так что если у вас есть, что обсудить, то лучше сделать это сейчас.

— Вы нашли что-нибудь интересное?

— Не совсем. Маленький кровавый след, наверное, от мальчика. И отпечатки пальцев по меньшей мере пятидесяти человек, некоторые из которых в немного странных местах, учитывая тот факт, что сюда вообще-то приходят стирать белье.

— Двое полицейских из участка Бьюва обходят жильцов и собирают у них отпечатки пальцев, — сказала Лилья. — Посмотрим, был ли это кто-то из них.

— Значит, ты подозреваешь кого-то из жильцов, — сказал Утес.

Лилья пожала плечами.

— Я просто думаю, что одному из жильцов было бы проще это сделать, так как он знает все помещения в доме, знает, что есть такая большая стиральная машина, и у него есть ключи.

— С таким же успехом он мог воспользоваться ключом жертвы, — сказал Муландер. — Было бы интереснее, если бы мы нашли отпечатки пальцев, которые не совпадают с отпечатками жильцов.

— А эта свастика? — Утес показал на стену позади Лильи.

— Ей уже много лет.

— Но это вовсе не значит, что мотив преступления другой, — возразила Лилья.

— Ну, теперь, возможно, нам не стоит делать поспешных выводов. — Утес посмотрел по сторонам.

— Нет, мы оставим все двери открытыми и бла-бла-бла. Но затолкать мальчика, прибывшего из Сирии, в стиральную машину, разве это не проявление расизма и…

Резкий звук заглушил все остальные — болгарка разрезала пластину барабана так, что полетели искры, и единственное, что могли сделать Лилья и все остальные — закрыть уши руками и ждать, когда помощники закончат шуметь и смогут осторожно поднять барабан.

До этого Лилья даже не могла заставить себя посмотреть, а теперь ей было не оторвать взгляда от мальчика. Только его лицо указывало на то, что произошло. Закрытые глаза, видневшиеся из-под спутанных черных волос, скорее свидетельствовали о том, что он спит.

Но Муниф не спал.

Подобно зародышу-переростку, он сидел, согнувшись в позе эмбриона, сформировав почти идеальный круг. Даже две ноги были согнуты, но не в нужную сторону относительно коленей. Ноги тянулись дальше по обе стороны от головы мимо плеч, где ступни были прижаты к телу.

Зрелище запало в душу каждому, все замерли, глядя на него. Даже Муландер казался впечатленным. Все молчали. Утес, который до этого был абсолютно спокойным, просто стоял, открыв рот, поэтому сначала показалось, что душераздирающий крик принадлежал ему.

Но это был вовсе не вопль Утеса, а голос женщины.

Лилья первой пришла в себя и бросилась вперед, чтобы помешать ворвавшейся матери броситься к сыну. Но женщина сопротивлялась так яростно, что только когда Утес пришел на помощь, им удалось одолеть ее и вытащить из прачечной.

— А теперь успокойтесь, — крикнула Лилья.

Но мать продолжала брыкаться и отбиваться, пытаясь освободиться от рук Утеса. Она не сдавалась в течение нескольких минут.

— Вот так, — мягко сказала Лилья, когда Утес наконец медленно ослабил хватку.

Женщина раcплакалась, вскоре ее плач перешел в рыдания.

— Вот так, — повторила Лилья, нежно обнимая женщину за плечи.

— У нее шок, нужно дать какое-нибудь успокоительное, — сказал Утес, пытаясь восстановить дыхание и одновременно вытирая пот со лба. — Предлагаю больницу Хельсингборга. Так мы сможем повидаться с ней вечером после совещания в участке.

Лилья кивнула и повела женщину по коридору подвала.

Что заставило их выбраться из своих нор? Может, сладкий запах смерти притягивал их? Или было достаточно увидеть бело-голубую ленту, трепещущую на ветру? Это она заставила людей толпиться рядом и бросать на полицейских любопытные взгляды?

Прошло всего час и двадцать пять минут с момента, как Лилья приехала. На улице было почти пусто. Теперь же она насчитала в толпе по меньшей мере сорок человек, которые жадно следили за каждым шагом ее и Утеса, когда они вели мать мальчика к машине.

К счастью, она не увидела объективов телекамер, что говорило о том, что средства массовой информации еще не пронюхали о случившемся.

— Это мать жертвы, Адена Ганем, — сказала Лилья одному из двух полицейских в форме, и уже собиралась предупредить их, что надо отвезти женщину в больницу Хельсингборга, когда увидела худого долговязого мужчину, который протиснулся в толпу с другой стороны оцепления.

Он смотрел прямо на них, но не это привлекло ее внимание настолько, что она позволила Утесу заняться матерью мальчика. Каждый в толпе смотрел прямо на них. Дело было не только в том, что она видела, как он переходил улицу, когда она парковалась, и не в его немного странной одежде: джинсах с высокой посадкой, белых как мел кроссовках и бежевой куртке с символом «Шведских демократов» на левой стороне груди.

Дело было в улыбке.