заказе на оперу или на какое-то другое произведение, а о службе с постоянными, день за днем повторяющимися обязанностями, возраст Вольфганга играл против него. Тем более, если иметь в виду должность капельмейстера, то есть руководителя всей придворной музыкальной жизни — а именно на нее претендовал Моцарт. При очевидной и неоспоримой, почти сказочной одаренности, поражавшей на театральных премьерах или концертах, позволявшей выгодно преподнести его выступление на афише или эффектно обыграть в газетной рецензии, никто не хотел поручиться за то, что организационная работа была ему по силам и по нраву. Не случайно и в Мюнхене, и в Мангейме, и в Париже даже самые доброжелательные ходатаи и покровители в первую очередь заговаривали о разовых заказах, а не о постоянном месте в придворном штате.
Во многом они были правы. То, как Моцарт, к примеру, оценивал перспективы Алоизии в Италии, выдает его явную неопытность как потенциального капельмейстера. Вразрез со всем своим опытом, накопленным при общении с итальянскими импресарио и певцами, он посчитал, что одного только вокального дарования возлюбленной достаточно для получения места в итальянской труппе. Если вынести за скобки эмоциональную подоплеку отношения Леопольда к Алоизии, то в своем анализе ситуации он абсолютно прав:
>
Вольфганг, конечно, имел представление о работе композитора с оперной труппой, по крайней мере — с итальянской. Но к деятельности придворного капельмейстера, который нередко принужден бьш быть тонким политиком и царедворцем и очень хорошо разбираться в людях, он едва ли был тогда готов.
Однако эта причина была не главной или, по крайней мере, не единственной. Дело в том, что парижское путешествие, совпав с чрезвычайно специфическим моментом в развитии всей европейской музыкальной культуры в целом, пришлось на переломный период. Уходила в прошлое старая «модель» отношений между музыкантом и обществом. Композиторы поколения «отцов» — Леопольд Моцарт, сыновья Баха, Каннабих, братья Гайдны, Хассе — и тем более поколения «дедов» в Австрии и Германии не имели другой возможности и, главное, не мыслили себе другой стези, кроме службы при дворе или в церкви. Исключение составляла оперная карьера в Италии, где был развит институт публичных театров, но и там существовать на вольных хлебах от оперных заказов композитору было не очень просто. В 1770—1780-е годы период наивысшего социального расцвета аристократического сословия,
Письмо от12 февраля 1778 г. —
а вместе с ним и придворной культуры был уже позади. Придворные капеллы сокращались, их финансирование урезалось. В противовес этому в Европе все большую роль начинали играть концертирующие виртуозы-инструменталисты. Дорогу этому новому типу проложили, конечно, оперные певцы: уже в первой половине века они образовали в Италии некий свободный рынок, на основе которого импресарио могли набирать труппы для очередных оперных сезонов. Миграция именитых солистов из театра в театр и из города в город была крайне интенсивна. Вслед за оперой сходная тенденция охватила и инструментальное исполнительство. Виртуозы-гастролеры также начали очень активно перемещаться по европейским центрам уже не в поисках должности, а организовывая платные публичные концерты. Активная концертная жизнь дополнительно расшатывала устои «дворцового» и «поместного» музицирования и начинала приносить доход, причем немалый. Одним из таких ярких концертирующих виртуозов-клавиристов моцартовского времени был, к примеру, Муцио Клементи. По сути, в такой же статус несколько позже прочно перешел и Вольфганг в Вене в 1780-е годы.