Моцарт и Сальери. Кампания по борьбе с отступлениями от исторической правды и литературные нравы эпохи Андропова

Но ведь никто и не обвиняет вас в плагиате. <…> Есть использование документов, это нормальное явление в исторической, документально-биографической литературе… А если бы обнаружили хоть какие-то признаки плагиата, то мы не разговаривали бы с вами, а немедленно исключили бы из КПСС. В том и дело, что в литературе есть очень сложные вопросы, которые необходимо спокойно обсуждать…[187]

Во-вторых, этим письмом Петелин отвел от себя очередной удар, о котором он сообщал в ЦК:

Как мне стало известно, редакция «Вопросов литературы» все-таки решилась опубликовать мое письмо, но сопроводить его своими комментариями, в которых поставила задачу – «добить» меня как литератора. «Добить его» – эти слова принадлежат академику М. Б. Храпченко, члену редколлегии «Вопросов литературы», о котором я осмелился в первом издании моей книги «Судьба художника» нелестно отозваться о его статье «Современная советская драматургия», сыгравшей неблаговидную роль в судьбе Алексея Толстого[188]

.

По этой причине Петелин и забрал статью из журнала, чем тогда спас себя от более серьезного битья. Но идею напечатать свою отповедь не оставил – в 1987 году выйдет ее усеченный вариант в «Литературной газете».

Также нельзя не отметить, что для Петелина не последовало никаких оргвыводов по партийной линии – ни выговора, ни персонального рассмотрения на партбюро. Как, впрочем, не было речи и о реабилитации: Петелин после такой критики стал надолго «токсичным» автором, что происходило со многими жертвами публичных кампаний. Дело дошло до того, что издательство «Московский рабочий», которое заключило в начале 1982 года с писателем договор на книгу о Шаляпине, настаивало сперва на коренной переработке рукописи, но, не удовлетворившись, расторгло договор. Не стоит думать, что это не так болезненно; более чем, потому что письмо издательства завершалось словами: «Во избежание судебной тяжбы, выданный Вам аванс в размере 1493 рубля 10 коп. вам необходимо вернуть в кассу издательства не позднее 20 октября 1984 г. Рукопись возвращаем»[189]. (Роман выйдет в свет в том же издательстве, но в 1989 году.)

Петелин, воспринявший произошедшее как личную вендетту, обновил свои чувства в 1986 году, когда уже и никакой организованной кампании не было, переменились и руководство страны, и политические обстоятельства.

Двадцать третьего июля 1986 года все та же «Литгазета» опубликовала беседу корреспондента отдела литературной жизни (и супруги писателя Юрия Давыдова) Славы Тарощиной с Татьяной Толстой[190], чье имя прозвучало на VIII съезде писателей СССР в выступлении М. А. Ганиной (1927–2005): «Татьяна Толстая. Я прочла три ее рассказа, и помню ее имя, ее особенный мир. Ей тридцать пять…»[191] Интервью это рисует читателю неординарного человека, независимого и по-юношески задорного: речь Толстой лишена опостылевших советских штампов и банальностей. В завершение беседы о литературном творчестве корреспондент задает вопрос о рецензии 1983 года и выводит его на широкую плоскость: «Хотя статья эта написана по конкретному поводу, речь в ней в конечном счете идет об элементарном невежестве, порождающем псевдокультуру. Псевдокультуру, которая грозит уничтожить все то, что сегодня нам так важно сохранить». В своем ответе о Петелине Толстая не упоминает вовсе, переходя в иную область: «Это больная тема. Семена невежества сеют уже в школе, на страницах школьных учебников», и рассуждает о том, как в принципе дозируют детям литературу, сглаживая ее, формуя сокращениями и порой искажениями под детское восприятие.

Этого Петелину было достаточно, и он с новой силой атакует газету: посылает пространное письмо А. Б. Чаковскому, упрекая в том, что газета вспомнила статью: