Мотылек

— Хочу, чтобы ты лежала так, не касаясь меня. Не владея. Подчиняясь, — приказал он, шевеля бедрами. Головка его члена сладостно танцевала внутри меня, отчего я могла только метаться под ним и соглашаться на все, что он скажет. Мне безумно хотелось запустить руки в шевелюру Жана, но я помнила его приказ. Не касаться. Поднявшись надо мной на локтях, он наслаждался своей властью. Медленно, давая прочувствовать малейшее движение, он выходил из меня, наблюдая, как колышется в порыве страсти моя грудь, как соски набухли и бесстыдно проступили под сырым влажным шелком, как я кусаю губу, не в силах удержать стоны, рвущиеся наружу, как отчаянно борюсь с желанием впиться ногтями в его спину, заставляя двигаться быстрее, сильнее, прекратить эту сладостную муку и скорее добраться до вершины. Резкий толчок. Я вскрикнула от наслаждения и вновь медленно, вызывая сладостную дрожь, он выходит из меня, опустошая и наполняя с каждым новым движением. Я извивалась под ним как восточная танцовщица, не имея возможности помочь нашему наслаждению руками. Толчок… Еще один. Второй, третий. Он ускорил темп, впиваясь в меня, стремясь насытиться, наполняя. Я вторила его движениям, стараясь слиться с ним воедино, двигаясь навстречу бедрами. Предаваясь страсти, граничащей с безумством

— О Господи…. Франциск… что ты со мной делаешь….

— Скажи…. это… — почти задыхаясь, хриплым басом требовал он. — Назови мое имя…

— Жан… Франциск… Фран. циск…о-о… - не в силах сдерживаться, я согнула ноги в коленях и, плотно прижавшись к нему бедрами, бурно кончила. Еще один резкий толчок и он упал на меня, забывшись в сладкой неге. Мир вокруг исчез на несколько долгих мгновений, рассыпался миллионами маленьких сверкающих алмазов и погрузил меня во тьму. Реальность вернулась не сразу. Приятная тяжесть возвестила, что он еще во мне. Ощущение полноты и абсолютной целостности от его близости. Я обвила его спину руками, крепко прижав к себе… Мы лежали так, не желая шевелиться. Я не хотела, чтобы он выходил из меня, никогда. Если бы только можно было навеки остаться здесь, сейчас, застыть в этом мгновении абсолютного и бесконечного счастья.

— Я люблю тебя… — тихо прошептала я и забылась сном.

Солнце ярко светило прямо в глаза и невыносимо грело лицо. Стало жарко. В такое то время года. Кажется, солнце вторит моему сердцу и творит то, что невозможно по природе… Думала, что никогда не смогу полюбить такого как он, но, кажется, невозможное случилось.

Я скинула с себя одеяло и сладко потянулась. Одеяло? Открыв глаза, с удивлением обнаружила себя полуголой, в шифоновом пеньюарчике цвета сочной клубники на большой двуспальной кровати. Франциска не было рядом, а мне невыносимо хотелось в туалет. Сколько я проспала? Час, два… солнце по-прежнему настойчиво рвется в окно.

Кажется, время пришло. Я села в кровати и, свесив ноги на пол, постаралась успокоиться. Если не получится сразу, то ничего страшного. Врач сказал, что я смогу. Со временем, после длительных упражнений, массажа и лекарств. Но писать хочется прямо сейчас и мне как-то вот не до длительных упражнений!

Опершись о прикроватную тумбочку, я перенесла вес на ноги. Они предательски задрожали и меня начало шатать из стороны в сторону как корабельную сосну на шквальном ветру. Подавив панику, я выровнялась и заметила, что на пороге с подносом в руках застыл Франциск.

— Доброе утро, сонюшка…

— Утро? — я с подозрением посмотрела в окно, прямо напротив прикроватной тумбочки, которая помогала держать равновесие. Действительно. Солнце светило прямо в восточное окно. Сейчас утро. Ну я и засоня.

— Ты говоришь во сне, — он по-мальчишечьи очень трогательно улыбнулся и поставил поднос на вторую прикроватную тумбочку, словно я наговорила ему кучу приятностей. — Куда ты собралась?

— Все-то тебе расскажи, — рассердилась я. Мне было неуютно говорить, что хочется в туалет. Еще только на горшок меня не садили в таком возрасте.

— Я помогу тебе, — он подошел ко мне и протянул руку, согнутую в локте. — Пойдем, покажу, где уборная.

Его спокойствие, уверенность и понимание меня пленили. Ни капли стыда, ни капли иронии. В его взгляде не было даже жалости. Такое ощущение, словно он вовсе не считал меня инвалидом и обузой. И словно усадить девушку на горшок для него привычное дело. Все же с опаской, но я оперлась на его руку. Робкий шаг, другой. Ноги не поднимались, они волочились словно не живые, по деревянному паркету. Третий. Колени подкосились, и я упала в сильные руки моего мужчины.

— Для одного утра этого вполне достаточно, — ласково прошептал он и подхватил меня, словно маленький драгоценный камень, трепетно прижав к себе. Мы оказались в уборной. В более неловкой ситуации я еще никогда не была. Поскольку единственные имеющиеся в моем распоряжении трусики он вчера так страстно разорвал, снимать мне было нечего. Усадив меня на унитаз, он крепко поцеловал мою руку.

— Спасибо, — покраснев, произнесла я. — Дальше я справлюсь. Честное слово.

— Не нужно стесняться меня. Только не теперь, когда…