Мозг Кеннеди

Сначала я провожу ногтем по твердой поверхности стены. Но мой ноготь не оставляет следа. Потом я беру осколок щебня и царапаю стену. Остается лишь тонкая царапина, но она есть, сделанное мною все же существует. Стало быть, я могу царапать дальше, углублять отпечаток, пока стена не треснет. Такой представляется мне моя жизнь здесь. Я в Африке, страшно жарко, по ночам лежу не смыкая глаз, голый, весь в поту, потому что не выношу вой кондиционера. Думаю, моя жизнь заключается в том, чтобы не сдаваться, пока стены, которые я хочу разрушить, в самом деле не рухнут. Хенрик.

Она прочитала письмо еще раз.

Второе письмо он послал самому себе, на свой электронный адрес.

Я пишу эти строки на рассвете, когда смолкли цикады и закричали петухи, хотя живу я в большом городе. Скоро надо будет написать Арону и сказать, что я прекращаю контакт с ним, если он не возьмет на себя ответственность за меня и не будет мне отцом. Он должен стать человеком, с которым я смогу общаться, чувствовать привязанность, видеть в нем себя. Если он это выполнит, я расскажу ему про удивительного человека, которого пока лично не встречал, про Кристиана Холлоуэя, доказавшего, что, несмотря ни на что, в этом мире существуют примеры доброты. Я пишу эти строки в кабинете Ларса Хоканссона, на его компьютере, и не представляю себе лучшей жизни, чем сейчас. Скоро я вернусь в поселок, где ютятся больные, и еще раз почувствую, что приношу пользу. Хенрик самому себе.

Наморщив лоб, Луиза покачала головой. Медленно перечитала письмо. Что-то здесь не так. В том, что Хенрик написал письмо самому себе, ничего особенного нет. Она сама поступала так же в его возрасте. Посылала сама себе письма. Встревожило ее что-то другое.

Она снова перечитала письмо. И вдруг поняла. Язык, конструкция фраз. Хенрик так не писал. Он выражался без экивоков. И ни за что бы не употребил слово «привязанность». Это не его слово, оно не характерно для его поколения.

Луиза выключила компьютер, погасила свет и открыла дверь в коридор. Прежде чем погаснуть, экран несколько секунд ярко светился. И Луизе показалось, что ручка двери в спальню Ларса Хоканссона повернулась. Но тут экран погас, в коридоре стемнело. Видимо, Ларс Хоканссон стоял в коридоре, но поспешно вернулся в свою комнату, услышав, что она выключила компьютер.

На миг Луизу охватила паника. Может, уйти, покинуть дом посреди ночи? Но идти некуда. Она вернулась к себе и приставила к двери стул — чтобы никто не вошел. Потом легла, выключила кондиционер, хотя лампочку на ночном столике гасить не стала.

За москитной сеткой плясал одинокий комар. С бьющимся сердцем Луиза прислушивалась. Не его ли там шаги? Может, он подслушивает возле ее двери?

Она попыталась привести мысли в порядок. Почему Ларс Хоканссон написал письмо от имени Хенрика и сохранил его в своем компьютере? Ответа не было, только подспудное ощущение нереальности. Она словно бы снова вошла в квартиру Хенрика в Стокгольме и обнаружила, что он мертв.

«Мне страшно, — мелькнуло у нее в голове. — Меня окружает что-то напугавшее Хенрика, незримая, но опасная пелена, которая накрыла и его».

Ночь была удушливо-жаркая и влажная. Издали доносились раскаты грома. Гроза прошла стороной, как ей казалось, к далеким горам Свазиленда.

16

До рассвета Луиза не смыкала глаз. Сколько раз после смерти Хенрика ее мучила бессонница, она уже не помнила. В ее мире господствовал постоянный недосып. Только когда слабый утренний свет проник сквозь шторы и до нее донесся разговор Селины с охранником, умывавшимся под краном в саду, она более или менее успокоилась и заснула.