Мозг: прошлое и будущее. Что делает нас теми, кто мы есть

Едва ли можно доказать, что рост применения лекарств при психических расстройствах – это результат укрепления веры в определяющую роль биологии мозга, но такая связь представляется вероятной. Мы знаем, что просвещенность общества в области нейрофизиологии стремительно росла в тот же период, что и популярность психофармакологии. Те же обзоры, которые указали на корреляцию между склонностью верить объяснениям, основанным на мозговой деятельности, и стигматизацией психических болезней, обнаружили и корреляцию между нейрофизиологической грамотностью и относительной готовностью принимать психиатрические лекарственные препараты[559]

. Логично, что если общество считает, что шизофрения или депрессия вызываются дисбалансом в нейрохимических процессах или другими дисфункциями мозга, больные охотнее соглашаются лечить свои расстройства лекарствами, которые воздействуют непосредственно на мозг. Психиатр Салли Сэйтел и психолог Скотт Лилиенфельд с этой логикой согласны, но сомневаются в результате. Они пишут, что «модель заболевания мозга сужает диапазон клинических средств» и «делает излишний упор на ценность фармацевтического вмешательства»[560]

. Автор научно-популярных статей по медицине Роберт Уитакер идет еще дальше и винит расширение использования медикаментов в эпидемии психиатрических побочных эффектов. Уитакер убежден, что обществу внушают ложные представления об эффективности психофармакологии. Он говорит, что пациентов с детства приучают к мысли, что «у них с мозгом что-то не так и теперь им, вероятно, придется пожизненно принимать психиатрические лекарства, как „диабетики принимают инсулин“»[561]

.

Но ведь дихотомия между лекарством для мозга и разговором для сознания – ложная дихотомия, отчасти подкрепляемая сакрализацией мозга. Даже если мы признаем, что мозг играет главную роль в нашем сознании и поведении, нетрудно понять, что страдальцу должен помочь широкий спектр методов воздействия на мозг, и изнутри, и снаружи. Напротив, нельзя игнорировать тот факт, что психотерапия действует не на метафизическую душу, а на физического человека, которому полный сочувствия голос полезен не меньше, чем эффективное лекарство. «Разделение методов лечения на биологические и психосоциальные, на фармакотерапию и психотерапию, – миф, поскольку цель и тех, и других методов – нездоровое функционирование нервной системы», – разъясняют Аарон Проссер, Бартош Хелфер и Штефан Лойхт в недавней редакционной статье в журнале «British Journal of Psychiatry»[562]

. Они подчеркивают, что разница просто в образе действия: лекарства обеспечивают относительно неспецифические изменения в химии мозга, а разговорная терапия – «индивидуально подобранную модуляцию» тех же биологических явлений. Это важный вывод, поскольку он ставит под сомнение идею о ненаучной природе немедикаментозных методов лечения психических расстройств, а следовательно, облегчает пациентам задачу найти тот метод лечения, который принесет им больше всего пользы.

Дихотомия между фармакотерапией и психотерапией ложна и по другой причине: ни тот, ни другой подход не рассматривает проблему психической болезни на уровне общества и культуры. И лекарства, и разговоры узко нацелены на сознание или мозг конкретного пациента, так что с давних времен почти ничего не изменилось. Однако взаимосвязь мозга, тела и окружения подсказывает, что выявление и лечение психических болезней должно происходить на уровне, выходящем за рамки внутренней жизни личности. История учит, что классические синдромы прогрессивного паралича и пеллагры не удалось бы искоренить, если бы не эпидемиологические исследования и не последовавшие за ними масштабные мероприятия в области здравоохранения. Кроме того, тесная корреляция шизофрении с детством в городе, а маниакально-депрессивного психоза – с низким доходом и образованием показывает, что роль контекста в психиатрии еще предстоит исследовать. Поэтому нельзя считать психические болезни просто проблемами индивидуального мозга или сознания: каждого больного следует рассматривать в широком контексте – где и как он живет, какие социальные силы и факторы среды действуют на него параллельно с биологическими факторами и как все это совокупно влияет на его душевное здоровье. Без эффективной работы с этими контекстуальными силами невозможно облегчить бремя психической болезни.