Мозг ценою в миллиард

Я прочитал расшифровку в самолете на пути в Хельсинки. Она оказалась интереснее, чем рассказ о выдуманных лодках и польских судах, но проку от нее было не больше.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Хельсинки

Прыг, скок, прыг, скок,Улетел наш дроздок.Где ты, дрозд, скажи скорей?Ни черешне, меж ветвей.Детский стишок

8

Если сказать, что Скандинавский полуостров похож на плечо с опущенной рукой, то Финляндия торчит у него подмышкой. Ее усеивают дыры — озера. Их много, и они большие, с островами, на которых, в свою очередь, тоже имеются озера и тоже с островами — и так до самого побережья, которое переходит в холодное северное море. Но не в это время года. Сейчас под крылом самолета на многие мили простирался твердый блестящий лед. Только иногда кусочек коричневого леса, мелькнувший среди снегов, указывает, что внизу суша.

Я увидел Сигне в иллюминатор еще до того, как мы приземлились. Она ждала среди аэродромных построек и, пока мы подъезжали к зданию аэропорта, побежала навстречу, размахивая руками и с улыбкой во все лицо.

Мы направились к старенькому «фольксвагену». Она сразу тяжело повисла на моей руке и спросила, привез ли я ей что-нибудь из Лондона.

— Только неприятности, — ответил я. Она заставила меня сесть за руль, и мы поехали за полицейской «Волгой», ни разу не превысив скорость до самого города.

— Это Харви попросил вас встретить меня? — спросил я.

— Нет, конечно, — сказала Сигне. — Я сама решаю, встречать мне своих друзей или нет. И вообще — он сейчас в Америке. Совещается.

— Совещается? По какому вопросу?

— Не знаю. Просто он так сказал. «Совещаются…» — она усмехнулась. — Здесь поверните налево и остановитесь.

Мы вошли в ту же уютную квартирку на Силтасааренк, где неделю назад я встретился с Харви. Сигне как хозяйка приняла мое пальто.

— Это квартира Харви Ньюбегина? — поинтересовался я.

— Этот дом принадлежит моему отцу. Он поселил здесь свою любовницу, девушку из русских белоэмигрантов, из аристократической семьи. Он любил мою мать, но в эту девушку влюбился безумно, как и она в него. В прошлом году мой отец…

— Сколько у вас отцов? — перебил я. — Мне казалось, что он умер от разрыва сердца, когда русские разбомбили Лонг-Бридж.

— Я сказала неправду, ну, что он умер. — Она облизнула верхнюю губу и сосредоточилась. — Он попросил меня распространить эту версию о его смерти. На самом деле он и Катя… Но вы не слушаете!

— Я в состоянии слушать и наливать одновременно.

— Он ушел к этой девушке Кате. Она так красива, что до нее страшно дотронуться…

— Я бы не побоялся…

— Вы должны относиться к моим словам серьезнее. Сейчас их адрес известен только мне. Даже моя мама думает, что они мертвы. Видите ли, они попали в железнодорожную катастрофу…

— Пожалуй, немного рановато для истории о железнодорожной катастрофе, — сказал я. — Почему бы вам не снять пальто и не передохнуть?

— Вы не верите мне.

— Верю, — отозвался я. — Я ваш легковерный придворный шут и ловлю каждый звук вашей речи, но делаю это гораздо внимательнее, когда пью кофе.

Она принесла кофе в маленьких изящных чашечках на вышитой салфетке, наклонилась и поставила их на низкий кофейный столик. На ней был мужской свитер, надетый задом наперед. На шее под волосами — теперь коротко подстриженными сзади — виднелся треугольник белой кожи, нежной и свежей, как только что разломанная булочка.

Я подавил желание поцеловать ее.

— У вас симпатичная стрижка, — сказал я.

— Правда? Спасибо.

Она произнесла это автоматически, наливая кофе в чашечки. Потом протянула мне одну из них так, словно это была голова Иоанна Крестителя.

— У меня есть квартира в Нью-Йорке, — сказала Сигне. — Она куда лучше, чем эта. Я подолгу живу в Нью-Йорке.

— Ясно, — отозвался я.

— Ну, эта квартира все-таки не моя…

— Понятно, — сказал я. — Когда ваш старик и Катя вернутся…

— Нет, нет, нет.

— Вы прольете кофе, — заметил я.

— А вы просто невыносимы.

— Простите.

— Все в порядке, — сказала Сигне. — Рассказывать сказки — так рассказывать сказки. Если мы не делаем этого, то говорим правду.

— Отличное соглашение.

— Как вы думаете, женщина должна уметь улыбаться глазами?

— Не знаю, — ответил я. — Никогда об этом не задумывался.

— А я думаю, должна! — Сигне прикрыла рот рукой. — Скажите, когда я улыбнусь, наблюдая только за моими глазами…

Нелегко описать Сигне, потому что память преподносит ее совсем не такой, как на самом деле. Она была поразительно хороша, но при этом черты лица у нее были неправильные. Нос казался явно маловат для высоких плоских скул, а рот словно был создан для значительно большего лица. Когда она смеялась или хихикала, он растягивался до ушей. Однако, через полчаса после того, как вы с ней расстались, вспоминалось утверждение Харви Ньюбегина, что она самая красивая девушка на земле.

— Вот сейчас? — спросила она. — Я улыбаюсь глазами?

— Если говорить правду, — сказал я, — у вас слишком изящная ладонь, она не закрывает рта.

— Перестаньте говорить правду. Вы все портите.

— Не обижайтесь…