Мрачные ноты

Прескотт растягивается на спине, брюки спадают с его бедер. Я теряю контроль, когда бросаю взгляд на все еще свисающий презерватив с его вялого члена. Неведомое безумие разрывает меня изнутри, обжигая мышцы и сжимая грудь.

Этот пустырь — идеальное место для убийства. Никто не увидит. Никому не будет дела.

Я наклоняюсь над Прескоттом и обхватываю пальцами его горло.

— Ты покойник.

Цепляясь за мою руку, он хватает ртом воздух.

— Н-не только я. Она шлюха и т… т... трахается со всеми.

Внезапно меня одолевает ярость, ослепляя зрение и затуманивая разум. Наклоняясь к нему ближе, инстинктивными движениями вгоняю с силой кулаки в мальчишескую грудь.

— О, боже, нет! Пожалуйста, пожалуйста… — из его легких вырывается крик.

— Ты больше... — я бью его в живот, — не прикоснешься к ней… — ещё один удар по ребрам, — никогда.

Затем я атакую. Звуки криков, боль в руках, напряжённое дыхание, все это исчезает, когда я навлекаю на него свой адский гнев. Он пытается отбиваться, но, несмотря на выставленные перед собой руки, я задеваю каждый дюйм его тела.

— Мистер Марсо! — раздается позади крик Айвори.

— Садись в чертову машину! — Я зол, как черт, от ее неповиновения.

Прескотт пытается откатиться в сторону, но я дергаю его назад, ударяя кулаками в грудь.

— Мистер Марсо, остановитесь! — кричит она, находясь в нескольких метрах от меня.

Я одержим местью, видом крови и предвкушением сломанных костей. С каждым ударом ее мольбы и крики перестают восприниматься... пока рот Айвори не приближается совсем близко.

— Эмерик, — её дыхание касается уха.

Я замираю. В венах бурлит кровь, желая закончить то, что начал.

Стоя позади меня, она обвивает руками мои плечи, тесно прижимаясь грудью к спине, впиваясь пальцами в рубашку.

— Вы не просто потеряете работу, — шепчет она вблизи моего лица, — вы отправитесь в тюрьму. Он того не стоит.

Я перехватываю ее руку и прижимаю к своей вздымающейся груди.

— Все это ради тебя. Ты стоишь этого.

— Мне так жаль. — Она всхлипывает и сжимает мои пальцы. — Я никогда этого не хотела... — Она пытается оттащить меня назад. — Пожалуйста, отвезите меня домой.

«Пожалуйста». Черт. Это слово на ее губах...

Я вскакиваю на ноги, отбрасывая ее назад волной своего тела. Схватив за руку, чтобы удержать равновесие, вскидываю другую руку в сторону машины.

— Я больше повторять не буду.

Широко раскрыв стеклянные глаза, она прижимает к плечу лямку ранца, и ей ничего не остается, как волочить ноги к GTO.

Звук рвотных позывов возвращает меня к Прескотту. Со спущенными штанами он раскачивается на четвереньках и опорожняет желудок в сорняк, всхлипывая между каждым рывком.

Дожидаясь, когда он закончит, я делаю глубокий вдох и пытаюсь взять себя в руки. Я не убийца. Черт, до Айвори я не размахивал кулаками с тех самых пор, как был накачанным тестостероном подростком.

Я наблюдаю, как поверженная девушка опускается в машину с выражением ужаса в глазах. Затем перемещаю внимание на распухшие руки, которые слишком заметно дрожат. Она превратила меня в маньяка-убийцу.

И заплатит за то, что позволила трогать себя этому мудаку. Что касается синяков, которые будут покрывать его тело в течение следующих двух недель? Это за мой счет.

— Вставай. — Я хватаю его за волосы. Наслаждаясь воплями пацана, я тащу его к «Кадиллаку» и сажаю на водительское сиденье.

Он весь трясется, лицо бледное и мокрое от слез. Нет видимой крови или припухлости на открытых участках кожи. Если бы не страдальческое выражение лица Прескотта и грязная одежда, никто бы не догадался, что я надрал ему задницу.

Опираясь сверху рукой на дверь, я наклоняюсь к нему.

— Смотри на меня.

Мне так хочется врезать ему, чтобы почувствовать, как его тело поддается моей ярости. Но заглушаю ее ради Айвори.

Он съеживается, руки взлетают к голове в защитном жесте.

— Не бейте меня.

Как только он понимает, что я не собираюсь что-либо предпринимать, Прескотт поднимает на меня налитые кровью глаза.

— У тебя есть два варианта, — произношу каждое слово более мягко и обдуманно. — Первый: никому не говорить, что случилось. Ни слова о том, что вы делали с мисс Вэстбрук. Не станешь показывать эти синяки, тогда они будут твоим единственным наказанием за оплачиваемый тобой секс.

Он язвительно прищуривается.

Я отвечаю ему таким взглядом, от которого можно подохнуть.

— Второй: ведешь себя как хренов слабак, рассказываешь декану, откуда у тебя эти ссадины — прощаешься с Леопольдом. Усек? Не имеет значения, насколько сильны мои связи, в мире нет консерватории, которая примет кандидата, обвиняемого в оплате сексуальных услуг.

Его глаза вываливаются из орбит.

— Мне всего лишь семнадцать.

— Достаточно взрослый, чтобы быть обвиненным в поступках такого рода, и слишком молодой, чтобы стать королем бала в тюрьме штата.

Нужно было раздавить его. Оставить в кровавой куче на съедение падальщикам.

— О, господи, этого не может быть. — Он обхватывает себя рукой за живот и умоляюще смотрит на меня. — Вы же не расскажете моей матери об этом?