Он тяжело болен и уверяет, что не сможет выздороветь, если только невеста не скажет «нет», – ох, я глупая, что я говорю! – если милостивая барышня не даст ему поцеловать свою благородную руку.
− Что за глупости ты болтаешь! – сердито оборвала ее
Агнес, втайне радуясь тому, что внезапный румянец, заливший ее лицо, можно объяснить вспышкой гнева. –
Оставь меня в покое и поступай со своим нищим, как хочешь!
− Милая барышня!
− Иди, иди!
Девушка, всхлипывая, вышла из комнаты, Агнес тотчас же ее догнала.
− Почему ты плачешь?
− Ох, дорогая барышня, мне так жалко этого бедного человека.
− Неужели ты плачешь только от жалости к нему? –
недоверчиво спросила барышня.
− Да, и у него такие большие, глубокие, черные как уголь глаза, что... что...
− Ах, вот что! – засмеялась Агнес. – Ну, если у него такие красивые глаза, тогда пойдем посмотрим.
Агнес взяла со стола листок бумаги, завернула в него золотую монету и вместе со служанкой спустилась вниз.
Нищий до земли поклонился барышне и начал взволнованно излагать свою просьбу.
– Я все знаю, – перебила Агнес и сунула завернутую в
бумагу золотую монету в руку нищего. Без дальнейших просьб нищий схватил ласковую руку и прижался губами к ее шелковистой, мягкой колее. Это был горячий, долгий, жадный поцелуй и... гордая барышня, к великому изумлению служанки, ему не противилась. Наконец ей пришлось силой отнять свою руку, так как нищий, казалось, совсем забыл, что ее надо выпустить.
– Ты теперь выздоровел? – спросила Агнес странным, дрожащим голосом.
Нищий выпрямил свой могучий стан; на его исхудалом лице, действительно, как будто заиграл здоровый румянец.
− У меня такое чувство, будто я испил из самого источника здоровья, – сказал он с воодушевлением. – Знахарка правду сказала: чудодейственной силой обладает рука милостивой барышни.
− Я очень сомневаюсь в этой чудодейственной силе, –
сказала Агнес с улыбкой. – Думаю, что в этой бумажке скрыта гораздо более могучая волшебная сила.
− Я не нахожу слов, чтобы выразить свою благодарность милостивой барышне. Да благословит ее бог и да пошлет ей поскорее такого жениха, которому она перед алтарем с радостью скажет «да»!
− Не благодари меня так горячо и не благословляй, –
сказала барышня с суровой серьезностью. – Свою благодарность ты лучше всего выразишь тем, что впредь не будешь лениться и нищенствовать, а постараешься жить честным трудом. Иди с миром!
Нищий еще раз низко поклонился и вышел. За углом он развернул бумажку и прочел: «Садовая калитка с улицы, налево от ворот, в полночь будет открыта. Ночного сторожа угостят свадебным пивом».
Нищий поцеловал бумажку и золотую монету и, окрыленный, стал поспешно спускаться с Тоомпеа.
Агнес весь вечер не выходила из комнаты. Около девяти часов Мённикхузен сам навестил дочь и нашел ее спокойно спящей в постели. Свет его свечи разбудил
Агнес, она открыла глаза и спросила:
– Это ты, отец?
– Да, я, – ответил Мённикхузен. – Как твое здоровье?
– Я здорова, но все еще чувствую усталость и слабость.
– Завтра встанешь?
– Надеюсь.
– И отпразднуем свадьбу?
Агнес печально покачала головой.
− Прости меня, дорогой отец! Я знаю, что тяжко виновата перед тобой. Видит бог, я не питаю никакого зла к юнкеру Рисбитеру, но стать его женой не могу.
− Подумай о том, что я дал ему слово!
− Я думаю об этом и всем сердцем скорблю, что ты должен из-за меня нарушить свое слово, но... я не могу иначе.
Когда Агнес произносила эти слова, на лице ее отражалась подлинная душевная боль; но, быть может, вызывалась она тем, что Агнес, до сих пор до глубины души презиравшая ложь и обман, сейчас была принуждена притворяться перед любимым отцом.
− Твоя болезнь серьезнее, чем тебе кажется, – пробормотал Мённикхузен полусердито, полусочувственно.
– Если бы ты была здорова, ты говорила бы разумнее. Я не могу оставить тебя на ночь одну, я пришлю к тебе женщин.
− Не присылай никого! – взмолилась Агнес в испуге. –
Мне достаточно служанки. Мне ничего не нужно, кроме полного покоя и отдыха. Если мне дадут спокойно отдохнуть, я завтра встану здоровой.
Мённикхузен пожал плечами.
− Пусть будет по-твоему. Спокойной ночи!
− Спокойной ночи, отец.
Мённикхузен вышел, взяв с собой свечу. Агнес же встала в постели на колени, сложила руки и начала горячо молиться о прощении только что содеянного греха..
Стояла непроглядно-темная осенняя ночь. Небо было покрыто тучами, сильный ветер сгибал верхушки деревьев, осыпая землю увядшими листьями. Под деревьями было тише – густой кустарник и высокая стена, окружавшая маленький сад, служили защитой от ветра. На башенных часах Тоомпеа как раз пробило полночь, когда Агнес открыла садовую калитку и в нее проскользнула высокая темная фигура. Через минуту Агнес была в объятиях
Габриэля.
Они пошли, держась за руки, мимо кустов крыжовника и смородины в конец сада, где под большой липой стояла каменная скамья. Агнес без сопротивления позволила