Мститель

сказала с достоинством аббатиса, качая головой. – Чем ты гордишься, девушка? Все еще надеешься на отца, который своей сумасшедшей нежностью слишком избаловал тебя, вырастил себе на беду? Так слушай же: твой отец теперь жалкий нищий, которого я впредь должна буду кормить из милости. Он проклинает и бранит тебя, ибо своим непослушанием ты повергла в бедствия и себя, и его. Если бы ты согласилась выйти замуж за Рисбитера, твоему бедному отцу не пришлось бы теперь носить нищенскую суму. Несчастье и твои грехи помрачили его разум, он, может быть, даже простил бы тебя, если бы ты подошла к нему со своими хитрыми кошачьими ласками. Но это не должно случиться, иначе не стало бы никакой справедливости в мире. Каждый из вас должен в одиночку нести кару за свои грехи. Его уже наказал бог, а тебя. . буду карать я. Ты теперь в полной моей власти, никакая сила не сможет вырвать тебя из моих рук.

− Что ты хочешь со мной сделать? – холодно спросила

Агнес.

− Я хочу сломить твое страшное упорство, истерзать твое тело, очистить твою душу мучительным огнем покаяния. Сними с себя эту одежду!

Кровь бросилась в голову Агнес.

– Вспомни о том, что я не крепостная, я дочь Каспара фон Мённикхузена! – воскликнула она, сверкая глазами.

− Тем хуже, если дочь рыцаря заслуживает наказания рабыни.

− Я не позволю бить себя плетью!

− Против этого есть средство. За дверью стоят двое слуг. Если ты будешь сопротивляться, я позову их сюда.

Агнес прижала ладони к глазам.

– Ради тебя, мой единственный Габриэль, я перенесу этот позор, – прошептала она неслышно. Затем она исполнила приказание.

– Стой на месте! – воскликнула аббатиса, ликуя. Плеть просвистела в воздухе. Сперва аббатиса била медленно, смакуя каждый удар, с тайным злорадством разглядывая каждую ранку на белой, мягкой как шелк коже, жадным взором впиваясь в каждую каплю крови, – потом все быстрее и быстрее, словно ее возбуждала и опьяняла страстная жажда пыток и крови27.

27 Читатель не должен думать, что здесь искажается история. Избиение кнутом было весьма распространенным наказанием в средневековых монастырях. Вообще истязание плоти считалось необходимым для спасения души. (Прим. авт.)

Агнес ни разу не вскрикнула, хотя ее нежное тело горело как в огне; но со лба у нее катился холодный пот, губы дрожали и в уголках рта показалась легкая пена.

Наконец аббатиса выбилась из сил.

− За что ты меня истязаешь? – глухо спросила Агнес.

− За то, что ты разгневала святую женщину, – прохрипела аббатиса, задыхаясь.

Агнес тихо покачала головой.

– Ты не святая, тетя, потому что ты ненавидишь меня.

Я знаю также, за что ты меня ненавидишь. Когда ты была еще молодой девушкой, ты любила моего отца. Ты никогда не могла простить своей сестре, что отец любил ее больше, чем тебя. Поэтому ты пошла в монастырь – не для того, чтобы посвятить себя богу, а чтобы утешить свое раненое сердце. Ты ненавидишь меня потому, что я похожа на свою мать. Нет, тетя, ты не святая, ты грешный человек; ты не наказывала меня, а утоляла свою злобу. Да отпустит тебе бог этот грех!

Лицо аббатисы позеленело; широко раскрыв глаза и рот, она смотрела на Агнес. Ее пересохшие губы двигались, но она долго не могла произнести ни слова.

– Да, я ненавижу тебя! – прошипела она наконец, как обозленная змея. – Я буду мучить тебя каждый день, я изуродую тебя, я медленно превращу тебя в прах. Пусть я не святая, но с тобой я буду настоящим дьяволом, так же, как твоя мать была дьяволом, разрушившим счастье моей жизни!

Сверкая глазами, с пеной у рта, скрежеща зубами, аббатиса еще раз взмахнула плетью над Агнес, в которой эта бешеная ненависть вызывала больше омерзение и жалость, чем страх. Резко повернувшись к двери, аббатиса внезапно остановилась и затряслась всем телом. В коридоре послышался сильный шум и топот быстро приближающихся тяжелых шагов. Сквозь отверстие в стене проник отблеск яркого света. Дверь кельи распахнулась, и на пороге появился Габриэль с горящим факелом в руке.

Ему было довольно одного взгляда, чтобы понять, что тут произошло. В порыве гнева схватил он аббатису за тощую руку, вытащил ее в коридор и ногой захлопнул дверь кельи. В коридоре толпились воины, между ними, дрожа от страха, стояли несколько обитателей монастыря.

− Проклятая старуха, что ты сделала с этим ангелом? –

прогремел Габриэль, злобно тряся аббатису.

− Пощади, будь милосерден! – простонала аббатиса, в испуге падая на колени.

− А ты к ней была милосердна? – гневно вскричал

Габриэль. – Я предупреждал тебя: не накликай беду на себя и монастырь! Ты пренебрегла этим, ты яростно жаждала крови, ты стала ночью терзать свою жертву.

Кайся теперь! Твоей власти конец, для монастыря Бригитты настал последний день!

Аббатиса быстро поднялась. К ней вернулась ее прежняя самоуверенность. Лицо ее было бледно, но в глазах отражалась непреклонная гордость древнего рыцарского рода.

– Кто ты, раб, что осмеливаешься так говорить с властвующей аббатисой монастыря Бригитты? – воскликнула она торжественно.

– Мое имя Габриэль Загорский.

Аббатиса еще больше побледнела и сказала, понизив голос: