Мстительная волшебница

Женщина, все так же улыбаясь, пошла за мужчиной. Краешком глаза следя за ней, он закурил сигарету, поднял воротник плаща. «Вдруг встречу кого-нибудь из знакомых? Обязательно скажут: «Ну и ну, нищую подцепил!» Ну, да… ладно…»

Они вышли на улицу, которая вела к станции. Женщина с ребенком на руках шла шагах в пяти. Прохожие встречались все реже и реже. И чем пустыннее становилось вокруг, тем сильнее он волновался: «Но ведь я не сделаю ей ничего плохого и денег дам… Что такого? Да и никто нас не увидит…»

Они шли мимо павильонов, скрытых среди вечнозеленой листвы. Отчетливо было слышно радио… Потом звуки радио остались позади, они подошли к парку. Ребенок сосал кулачки.

— Никак не припомню, где я видел тебя, — сказал мужчина. — Ты меня тоже не припоминаешь?..

Женщина покачала головой.

— …Но ты не кажешься мне чужой, мы наверняка знакомы!

— ?..

— Мужа у тебя нет?

— Был, теперь нет.

— Где же он?

— Но знаю. Сказал, что едет в свои края дом продавать…

— Молодой?

— Твой ровесник.

— Почему ты побираешься?

— Не ради удовольствия!

— У тебя еще кто-нибудь есть?

— Кроме него, — она указала на небо, — никого.

Они вошли в парк. Ни души. В этот вечер почему-то даже прожектора, обычно освещавшие статуи, не горели. Женщина посадила ребенка на скамейку и пошла в чащу за мужчиной. Ребенок не плакал, сосал кулачок, агукал.

Потом они вернулись. Женщина поправила платок, одернула платье. Мужчина уже сожалел о происшедшем. Не глядя на нищую, сунул ей в руку рваную лиру и быстро зашагал прочь. Женщина взяла ребенка и, тяжело ступая, направилась к подъезду дома врача с дипломом Гейдельбергского университета.

Павильоны, затерянные в вечнозеленой листве, казалось, шептали: «Мы знаем, откуда ты идешь, ты, ты…» — и с укором смотрели ей вслед…

Сверкнула молния, обратив ночь в день, небо словно раскололось, грянул гром, хлынул ливень…

Сон

•

Была суббота. Фабрика металлических изделий готовилась к воскресному отдыху.

Фабрику обслуживало около ста пятидесяти человек. Больше половины рабочих были подростки лет четырнадцати-шестнадцати. Двадцать из них стояли за прессами. Мальчишек этих невозможно было отличить друг от друга: все одного роста и возраста, в одинаково изодранной в клочья одежде, одинаково грязные. Изнывая от жары и духоты, непрестанно вытирая неудержимо лившийся пот промасленными рукавами блуз, они копошились возле машин, ждали очереди у водопроводных кранов, бегали в уборную, улучив момент, играли в салки.

Старший мастер — человек лет сорока пяти, худой небольшого роста, — почесывая затылок, шел в сторону папаши Ферхада. Папаша Ферхад на огромном фрезерном станке затачивал очередную деталь. Подлаживаясь к ритму машины, он мурлыкал какую-то песенку. С его багрового, словно ошпаренного кипятком лица, смешиваясь с машинным маслом, градом катил пот, струйки которого ползли за шиворот, текли по груди, заливали все тело. Заметив приближающегося с улыбкой старшего мастера, рабочий отошел от станка и с облегчением выпрямился — Ох, ох… хо.

Старший мастер, одобрительно кивнув папаше Ферхаду, направился к ремонтной мастерской. Возле рубильника на мраморном щитке у двери он остановился. Тотчас под крышей цеха вздрогнул и замедлил ход главный маховик. Фабрика стала.

Все подумали было, что рабочий день кончился, стали собираться домой. Но тут старший мастер, вскочив на токарный станок, свистком остановил рабочих.

— Слушайте меня! — закричал он так, словно собрался произнести речь. — Есть работенка. Надо до утра сделать. Может, поработаем? Кто останется — получит двойную плату. Кто хочет уйти — пусть идет. Насильно работать не заставляем.

Цех погрузился в тишину. Потом все начали шептаться и шушукаться. Папаша Ферхад принялся обтачивать деталь.

Рабочий одиннадцатого пресса, мальчишка Сами, огляделся, проглотил слюну, протер глаза. Ему хотелось домой. «Уйду», — решил он, но тут же передумал. Старший мастер — дрянь человек, если бросить работу и уйти, ни за что больше не пустит на фабрику. Что ему Сами — брат, сват? Недостатка в рабочих нет. У фабричных ворот полным-полно таких же, как он, мальчишек. Из-за этих вот бездельников и снизили почасовую плату…

Старший мастер, увидев, что никто не двигается с места, спрыгнул со станка и включил рубильник. Завертелись маховики, растворился в общем шуме звук напильника папаши Ферхада.

Стояло лето. Яркое полуденное солнце, врываясь в окна, стирало красный отблеск шести кузнечных горнов. По закону о труде в субботний день фабрики прекращают работу в час дня. Сторожа, исполняя волю старшего мастера, который опасался, как бы грохот машин не проник на улицу, не докатился до дверей управления по делам труда, занавесили все окна и даже круглые отверстия в потолке. Цех погрузился в полумрак, и тотчас ярко запламенели шесть кузнечных горнов. Но вот вспыхнули электрические лампы, и свет горнов снова поблек.

В цехе становилось невыносимо жарко. Папаша Ферхад, ругаясь, снял рубаху, закатал длинные штаны. Тело его зудело от пота.