Муассанитовая вдова

Мужчина удивлённо посмотрел на мои ноги, обутые в туфли на самом низком каблучке-рюмочке, который было всё ещё прилично надеть на такое мероприятие. Покойный супруг требовал от меня всегда выглядеть безукоризненно, и теперь, когда я могла позволить себе одеваться не только вызывающе эффектно, но более-менее комфортно, я надела чёрное строгое платье и да — простейшие босоножки с закрытым носом. «Полнейшая безвкусица», как сказал бы Мартин.

Я продолжила удерживать безмятежно-утончённую улыбку.

— Да, ноги устали.

Цварг чуть наклонился, очевидно, «принюхался» к эмоциям, но так как не почувствовал в них лжи, спрятал руку и пожал плечами.

— Ничего страшного, госпожа Гю-Эль. Признаюсь, я не очень люблю танцы. Мне кажется, что танец мужчины и женщины — чересчур интимная вещь, которую не стоит демонстрировать на людях. Могу ли я называть вас Селестой?

— Да, разумеется, — рассеянно кивнула, разглядывая зал.

Кружащиеся пары, радостные лица и воздушные платья… Волшебный, наполненный гармониками голос певицы ласкал слух. Если бы моё согласие на танец не трактовали как проявление благосклонности, то я точно бы присоединилась к цваргиням, но… когда на планете серьёзный демографический перекос, общество и менталитет расы диктуют свои законы. Мельком глянула на настенные часы на противоположенной стене просторного зала. Ещё чуть-чуть, и можно будет уйти.

— Я Кристоф, — представился брюнет, вновь перетягивая на себя внимание. — Селеста, не сочтите за дерзость, я пониманию, что это не очень культурно, подходить к цваргине, прежде чем она дала согласие на свидание, но… — Он кашлянул, смущённо поправляя галстук-бабочку. — Лаборатория сообщила, что у нас с вами целых шестьдесят три процента совместимости. Представляете? Шестьдесят три…

«И правда немало, но с Мартином у меня была совместимость выше…»

Планетарная Лаборатория в последний раз прислала мне целый ворох анкет мужчин, вероятность зачать от которых казалась хоть сколько-то сносной. И Кристоф там был… а может, не был… Шварх его знает, я чинно проглядела стопку под буравящим взглядом дворецкого, а когда он ушёл из кабинета, с облегчением отправила в её в утилизатор.

Быть вдовой на Цварге — лучший социальный статус, который только можно придумать. Нет мужа, никто не давит удушливо-тяжёлыми бета-колебаниями, не брюзжит, как ты должна выглядеть или почему от тебя так сильно «фонит кислятиной», не читает нотации… Мартина за меня выбрала фактически всё та же Лаборатория, которая на Цварге имела власть даже большую, чем Аппарат Управления Планетой. Вкупе с законом о том, что цваргиня к пятидесяти годами обязательно должна выйти замуж, у меня просто не было другого выхода. Ко всему, пока мы были с первым мужем знакомы лишь поверхностно, я действительно наивно полагала, что брак может принести удовольствие. Мартин Гю-Эль на тот момент считался одной из самых влиятельных фигур на Цварге. Богатый, симпатичный, не старый — в полтора века цварги выглядят по-разному, многое зависит от генетики, — но Мартин особенно тщательно следил за своей внешностью. В первый месяц нашего общения он даже старался мне понравиться, правда, поняла я это уже позднее — примерно тогда, когда посыпались многочисленные упрёки: платье слишком фривольное, помада чересчур яркая, походка резкая, настоящие аристократки должны плыть по воздуху, словно лебеди по Коралловому озеру… Какое-то время я во всём соглашалась, но потом всё же не выдержала и высказала всё, что думаю.

Первая наша серьёзная ссора была из-за того, что перед камерами прессы на ступенях муниципального здания я не взяла супруга за руку. Понятия не имею, почему не взяла, наверное, просто растерялась под вспышками голокамер. Но Мартин рвал и метал.

«Ты выставляешь меня идиотом! Собственная жена и не взяла за руку! Что будут говорить горожане, когда будут рассматривать наши снимки в новостной ленте?! — лютовал супруг. — У нас и так уже как два года нет детей, а тут ещё и ты ведёшь себя словно не жена мне!».

«Дорогой, какие два года? Ты смеёшься? Многие цварги по двадцать и тридцать лет не могут завести детей, а кто-то и все пятьдесят. Это нормально…».

«Нет, абсолютно не нормально! Я женился на тебе из-за высокого процента совместимости! Лаборатория сказала, что ты станешь для меня идеальной женщиной, а ты…».

…А я наотмашь ударила Мартина. Что было дальше — помню смутно, так сильно разболелась от ссоры голова. И в следующие разы, когда я хоть сколько-то повышала тон или отказывалась поступать так, как хочет господин Гю-Эль, голова тут же превращалась в чугунную посудину, по которой долбят молотом. Раскалённые проволоки ввинчивались в череп и буквально кипятили мозги. Противно, мерзко, больно, тошнотворно… Легче было согласиться на все требования мужа, чем терпеть это. Медленно, но верно покойный муж перекраивал меня так, как хотелось ему.