Мученик

Мы не обсуждаем эти темы с чужаками. Но вы чужак лишь отчасти, и, думаю, с вами можно говорить. Да и кроме того, я сам теперь человек без имени, поэтому не так уж важно, что я делаю или с кем разговариваю. Ведь разве можно наказать человека, который стал безымянным? Когда я услышал, как вас зовут, и из вашей фамилии понял – вы мудрый человек, то решил, что с вами я буду говорить.

Я своими собственными глазами видел эту тварь. Если бы у меня было имя и были дети, я бы назвался им и заставил их запомнить – как то сделал мой отец, – чтобы они могли передать мое имя дальше своим потомкам, а те – своим. Таким образом мы узнаём вещи и постигаем их. Так мы их запоминаем.

Я своими собственными глазами видел эту тварь. Она напоминала человека, но это был не человек. У людей есть отдельно ноги и руки, а у этого руки соединялись с ногами, и невозможно было сказать, где заканчивается одно и начинается другое. У человека есть лицо, а у этого на месте лица зияла дыра. У человека есть скелет, который и формирует тело, у этого все ребра на спине торчали наружу и переплелись друг с другом в спираль. У человека есть легкие, которые выполняют определенную функцию и сохраняют форму, а легкие твари все раздувались и раздувались и поднимались у нее над спиной, точно шар, который накачивают газом.

Как такое возможно? И это была не та же самая тварь, о которой говорил отец и велел мне запомнить его рассказ, а другая. Тварь эта своим видом не была похожа ни на одно живое существо. А когда она выдыхала воздух, он был уже иной, чем тот, что она вдыхала. Из него уходила вся жизнь, он становился нездоровым, он вонял, и людей от него душил кашель.

У нас есть специальные ритуалы, чтобы гнать прочь дьявола или его приспешников. Есть забытые языки, которые мы вспоминаем и на которых говорим во времена, когда мертвые возвращаются и нашептывают нам в уши. На этот раз нас вел за собой мальчик; ребенок, едва ли понимавший хоть малую толику из того, что делал. Существуют танцы и определенная последовательность шагов, при помощи которых можно сдержать тьму. Каждая фаза танца отражает один из этапов развития жизни; мы танцуем, а тварь попадает в ловушку и делается уязвимой. Когда она уже не может выбраться, мы ее уничтожаем.

Но я заметил в этом отродье нечто такое, о чем никогда бы не стал вспоминать, чего ни за что не рассказал бы своим детям, если бы они у меня были. Из-за этого-то я и не смог танцевать вместе с остальными. То, что я увидел, никак не вяжется с историями, которые мне довелось слышать, и единственный способ облегчить бремя – это поделиться с вами. На одной конечности твари – будь она человеком, я бы сказал, что на руке, – имелась татуировка. И я уже видел такую прежде: несколько недель назад в баре на руке одного матроса – он сидел рядом со мной. Он был изрядно навеселе и хвастался своей татуировкой – она изображала женщину, оседлавшую волну, и в ладонях она держала солнце. Я еще отметил, с каким мастерством сделан рисунок. На следующий день матроса и след простыл, он ушел в море. А потом его татуировка обнаружилась у той твари, которую мы сожгли на берегу.

А теперь, Альтман, скажите вот что. Объясните мне одну вещь, если вы, конечно, «мудрый человек», а не «старый слуга». Откуда взялась татуировка: эта мерзость каким-то, только ей ведомым способом похитила ее? Или же причина в том, что тварь не всегда была монстром и татуировка сохранилась с того времени, когда она была человеческим существом?

Когда они направились к дому, Олтмэн инстинктивно, словно желая защитить, обнял Аду за плечи. По дороге оба не проронили ни слова. Самые разнообразные мысли переполняли голову Олтмэна, и он не в силах был справиться с их бесконечным потоком. Он пытался убедить себя, что не верит рассказу старого пьяницы, что все это не более чем фантазия, – но он собственными глазами видел останки на берегу. Он был не в силах поверить и в то же время не мог не верить. От такой раздвоенности возникало чувство, будто в голове беспокойно бурлит огромная непознаваемая вселенная. Необходимо было что-то предпринимать. Или позабыть обо всем – или что-то делать.

Дома, приготовившись ко сну и дожидаясь в постели, когда придет из ванной Ада, Олтмэн включил новости. Ничего интересного не происходило. Продолжаются торговые переговоры между Скандинавским и Российским секторами. Корпорация ДАМ объявила о том, что ею выведен и запатентован новый сорт генетически модифицированной пшеницы, каковой даже лучше ранее разработанного сорта, и уже скоро эта пшеница появится в продаже. В сотне миль на побережье случилась стычка с наркоторговцами – была показана короткая видеозапись: дрейфующая по волнам пустая лодка и вся палуба блестит от пролитой крови. Умер Уильям Таннер, руководитель Чиксулубского отделения «Дреджер корпорейшн», ранее известный как Экодин.

– Назад! – скомандовал Олтмэн.

Голографический проигрыватель послушно отмотал запись к сообщению о торговцах наркотиками, но Олтмэн уточнил:

– Нет, следующий сюжет.