Мудрая змея Матильды Кшесинской

Первым делом повернула ручку черного хода, запирая дверь. Дернула для проверки – открыто! Вот же зараза какая. Пришлось потрудиться, пока удалось в самом деле ее запереть. Надо будет сказать Морису о коварстве этого замка. Не исключено, что дверь оставалась открытой еще со вчерашнего вечера. То-то ночные визитеры издали такое удивленное восклицание: «Сунт дескизе!» Может быть, это значило: здесь открыто?

Очень может быть.

Ладно, потом Алена это выяснит, если повезет. Пока надо понять, зачем приходили эти люди, что они искали и нашли ли то, что искали. Украли что-нибудь?

Но, чтобы выяснить это, нужно дождаться утра. Алена не решалась включить свет, чтобы осмотреть комнату.

Понимая, что наверху не уснет, она устроила себе постель на диване под пледом, который некогда сама связала для Лизочки и который был теперь, конечно, коротковат, но для теплой летней ночи вполне годился. Свернулась калачиком, включила телефон и при его неярком свете принялась рассматривать свои записи в блокноте. Большую часть каракуль разобрать было невозможно, однако некоторые выглядели вполне читаемо: сунт дескизе, эстэ кея, линишты, репеде. И это последнее – сюнтем юн сигуранца.

Сигуранца, сигуранца. почему-то это слово напоминает об акации, о белой акации, стручки которой валяются там и сям на высокой набережной, а за парапетом ослепительно блестит море – до самого горизонта только море. и еще какая-то кража из музея примешалась…

Нет, не вспомнить.

Алена вчиталась в другие слова.

Несмотря на то что язык звучал совершенно незнакомо, вот это репеде напоминает французское слово «рапид»: скорость. Репеде – «быстро», «скорей»?

Возможно!

Эстэ

– это слово тоже что-то напоминает. «Есть», как у французов? «Вот», «это», как у испанцев?

Вполне вероятно!

Итак, мы имеем дело ни с какой не финно-угорской, а с индоевропейской группой языков. Прекрасно! Только вот с какой подгруппой?

Ладно, детали потом, главное – сами слова. Что такое, например, кея?

Кея, кей. «Кей» по-английски – ключ.

Ключ?

Алена сорвалась с дивана, забыв об осторожности, включила свет и нагнулась над полочкой, на которой лежали аккуратно подписанные ключи: от гаража, от сарая, от погреба, от чердака…

О нет!

Ключа от чердака – витого, затейливого ключика с буквой Y, ключика, который Алена вчера перед тем, как начать уборку, заботливо положила на место, – на этом месте не было.

Они забрали ключ! Они приходили за ключом от чердака!

От чердака. От чердака, где хранятся картины…

Пытаясь справиться с потрясением и унимая дрожь, Алена вдруг догадалась, почему акации, море и кража из музея связались в ее памяти со словом «сигуранца». Она вспомнила его значение, она поняла, на каком языке говорили загадочные ночные визитеры, она вообще немало узнала за эти несколько минут страха…

Она только не знала, украли эти люди ключ по своей воле или их кто-то заставил.

Из «Воспоминаний об М.К.»

М.К. рассказывала, что великий князь Сергей Михайлович ежедневно или приходил в театр, когда она танцевала, или просто сидел в своей карете около дома Мали, ожидая, когда она выйдет.

Сергей Михайлович ничего не говорил о своей любви, но это было видно невооруженным глазом. Одна только Маля ничего не замечала – вернее, не хотела замечать. Она знала, что если даст себе волю, то непременно влюбится в Сергея. Невозможно было не ответить на эту откровенную, безрассудную страсть. Но всей душой она принадлежала другому. И хоть велика была ее досада на Ники, который покинул ее в ту минуту, когда она жаждала ему принадлежать, Маля все же не могла проститься с мечтой о нем и считала необходимым хранить ему верность. Она старалась даже не думать о том, чего в этом решении было больше – любви к Ники или любви к наследнику престола, удостоившему ее своим вниманием, которое тешит ее тщеславие и сулит в будущем еще большие утехи.

Если он вернется к ней! Если вернется…

А если нет? Что ж, тогда она будет выглядеть ужасно глупо, сидя, как Спящая красавица, в башне своего одиночества и ожидая прекрасного принца. Поэтому Маля отнюдь не изображала из себя страдающую влюбленную, а принимала жизнь такой, какой она ей открывалась, со всеми радостями, печалями, интригами и находками.

Однажды она получила письмо от Сергея Михайловича с просьбой незамедлительно встретиться, поскольку от наследника получены известия, которые непосредственно касаются ее персоны. Сергей будет ждать ее в павильоне «Бутон» на Кирочной, куда просит прибыть к такому-то часу в одиночестве, соблюдая максимальное инкогнито. При входе в павильон следует спросить мсье Танмье, и ее проведут куда нужно.

В номере было полутемно, и от сладкого, густого запаха роз мгновенно перехватило дыхание. Шторы были задернуты, горела единственная лампа на маленьком столике.

– Добрый вечер, сударыня, – сухо проговорил Сергей Михайлович, и у Мали дрогнуло сердце.