Мы валяемся с ним в постели до полудня. Его мускулистые руки привычно блуждают у меня между лопаток. Моя голова на его плоском животе. Я лениво накручиваю на палец жесткие волоски на его ноге.
У него бессовестно стройные ноги. И невозможно сексуальная фигура. Он, по-видимому, мог бы стать замечательным танцором. Если бы поставил перед собой такую цель. Но, ему это не нужно.
Он слишком мужественный и независимый, что бы гацать на сцене, поигрывая мускулами тела, в угоду сладострастным дамам. Теперь я это уже знаю!
Как-то я затащила его к Инессе. В ее стриптиз-бар. В центре Киева.
Зачем я это сделала? Наверное, что бы досадить Инессе, известной любительнице молодых мужских тел. Похвастаться таким редким экземпляром, принадлежащим исключительно мне одной. Подразнить, повертеть перед носом.
Стервозно, чисто по-женски. А, может, испытать и его.
Он, загорелый, в белоснежной сорочке, с зелеными внимательными глазами и с вьющимися черными вихрами, был неотразим.
Инесса окинула его профессиональным взглядом и расплылась в жеманной улыбке.
– Какой красивый мальчик! – Мне такие нужны. У меня хорошие заработки. Парни здесь очень быстро подымаются.
Малиновый румянец заливает его смуглые скулы. Он стушевался. Понял, куда попал. И даже отступил назад, к двери.
– Нет, спасибо! Я лучше асфальт буду укладывать.
– Дорогая, мы к тебе только… по чашечке кофе, – защищаю я его, заставляя приятельницу утереть слюни.
Мне любопытно наблюдать за ним, попавшим в щекотливую ситуацию. Он вышел из нее достойно. Без эмоций.
Мы сидим в мягких диванах, при тускло горящих свечах. Попиваем коктейль. Он молча смотрит на ярко освещенную сцену. Там, на сверкающей металлом руре, выкладывается почти обнаженный танцор.
С работой для Кошарика мы не торопились. Работа – от слова рабство. Надо иметь свое дело.
Кошарик помогал мне перевозить от продавца к клиенту дорогостоящие холсты. А назад, от клиента к продавцу пачки денег.
Репин, Врубель, Нестеров – первые имена русских живописцев были пристроены в хорошие руки с моей помощью, как посредника.
Иногда, правда, среди раритетов оказывались фальшивые полотна. Начинались скандалы. Возврат денег. Но, я посредник. С меня взятки гладки. Экспертное заключение о подлинности картины даю не я. На это есть целая контора в центре Киева.
Я приобщаю моего друга к прекрасному бизнесу. Вожу его по картинным галереям и выставкам. Знакомлю с художниками, коллекционерами. Кошарик читает книги по искусству.
Он довольно бойко стал разбираться в живописи. Особенно преуспел в творчестве великого русского художника Николая Ге, портрет которого «Галилео Галилей» мы недавно продали. Перечитал кучу книг о нем.
Теперь, когда я знакомлю Кошарика с кем-то из галерейщиков, обязательно игриво представляю его.
– Александр Ге, знаток и любитель творчества великого художника.
Кошарик смущается. Но к моим выходкам он уже давно привык и правильно реагирует.
Как-то я взяла с собой Кошарика на открытие выставки одного украинского художника.
Светская жизнь. Пафос. Известные личности. Нарядные дамы. Блеск бриллиантов. Банкет. Водка рекой.
Кошарик ступором застыл в холле, собираясь уйти. Упирался.
– Да, что я тут не видел?
– Спокойно! У нас равноправие. По природе. И по Конституции. Ты такой же, как все. Лицо – Голливуд! Бесстрастность! И пусть они тебя боятся!
Я за руку привела его в зал, усадила за стол, рядом с какой-то невзрачной дамой.
– Знакомьтесь. Александр Ге, наследник, знаток и любитель творчества великого художника, – эпатирую я своего друга.
И, вдруг, узнаю даму. Это жена мэра.
Мне тоже становится не по себе. И я наблюдаю за ситуацией со стороны.
Кошарик покраснел, побелел. И, казалось, готов был упасть в обморок.
Первая леди налила ему водки. Они чокнулись. О чем-то стали шептаться. Смотрю, мой Кошар освоился, начал за ней ухаживать.
Дела забросили нас в Москву. Зачем? Скажу вам по секрету. Перевезли в Москву картину. Пейзаж Ивана Шишкина.
Контрабандой.
Дали 100 долларов проводнице Люсе. Сказали, что это грубая подделка. Но все равно спрятать надо подальше.
Скрутили картину в рулон, красочным слоем вверх, чтобы не было осыпей. Туда же заключение нашей украинской экспертизы.
Улеглись на полках СВ вагона.
Ночью на хуторе Михайловском нас будят громкие голоса таможенников.
– Картины, иконы, золото, наркотики, оружие..! Другие запрещенные ценности! Кто везет?
Мы затаились. Лица спокойные, равнодушные. И кто это признается, что везет контрабанду!
Здесь, главное, умение держать себя в руках.
Таможенники, отличные психологи. У них чуйка, как у собак. Чуть занервничал, считай, пропало!
Заметут, конфискуют, да еще и посадят!
Мы были невозмутимы. Картина Шишкина ехала в другом поезде, который отправился с Киева на полчаса позже нашего.
Утром нас встретила Москва. Суетой Киевского вокзала, зимней стужей, наглыми таксистами.
Кошарик прибыл в Москву первый раз.
Только выходим на площадь, нас сразу тормозит патруль из ментов. Потом второй. Третий. У Кошарика проверяют документы.
Меня игнорируют. Физиономисты! Какая самоуверенность!
А, может, я шкатулку Карла Фаберже или морской фашистский кортик привезла в столицу России. На продажу. У нас этого добра в Украине навалом.
Мужественная внешность Кошарика привлекает внимание милиции на каждом шагу.
– Слушайте, имейте совесть! Вы останавливаете нас уже третий раз! Где ваше гостеприимство? Мы сейчас назад в Киев поедем! – Возмущаюсь я.
– О! Так вы из Киева? – Конопатый сержант милиции меняет официальный тон на почти домашний. – Давно я дома не был. Как там у нас?
– Дома хорошо. Самогонку гонят. Сало в сарае хрюкает.
Земляк в погонах усмехнулся и, пожелав нам счастливого пути, отпустил.
Через полчаса мы забрали Шишкина из рук простодушной Люси и на такси рванули к Николаю, моему давнему клиенту на раритеты.
За Шишкина я планировала получить кучу бабок. И из зимней Москвы улететь с Кошариком в теплый Шарм-Эль-Шейх.