Муки науки. Ученый и власть, ученый и деньги, ученый и мораль

Как мне представляется, такая реформа неизбежна и после мыканья еще какое-то количество лет с чиновничьим агентством по науке (тут «агент» лишается одиозного звучания) все равно придется к этой проблеме возвращаться, потому что лучше не будет. Никогда еще бюрократизация не спасала от бесплодия. Лучше сделать решительный шаг сейчас, сразу.

Я понимаю, что при нынешней власти и при нынешнем устройстве страны надежда на это отсутствует. Что ж, ничто не вечно под луной.

Статья написана в июле, опубликована 13 августа 2013

3. Наука и империя

Г-ну Листаеву (ответ на отклик одного из читателей «Судьбы Академии»)[3]

С любопытством прочел Ваш «вопль души», одно из главных достоинств которого – искренность. Вы выступаете с позиций советской мифологии – с прохановских позиций. Спорить с людьми, живущими в мифологическом пространстве, бесполезно. Их можно только изучать. Но для сторонних наблюдателей показать, что миф есть миф, вполне разумно.

Давайте расставим точки над i.

Вы написали свой коммент, чтобы я «не был уверен, так сказать, в абсолютной непогрешимости и стопроцентной поддержке своих мыслеформ…». При этом Вы полностью согласились со всеми моими предложениями, со всеми пятью пунктами, без малейшего изъятия. Возражения вызвала только моя мотивировка, точнее историческое вступление к ней. Так что тут «поддержка стопроцентная».

Ваш гнев вызвала моя начальная фаза «Мы переживаем сейчас закат российской науки». С Вашей точки зрения, это неверно, заката нет. Со мной, однако, согласны корифеи науки, даже коммунист и нобелевский лауреат Жорес Алферов. «Впервые я почувствовал, что не нужен моей стране», – заявил он на докладе в Петербурге. О цифрах ассигнований на науку я уж не говорю, в сравнении с ведущими странами мира. О все более скромных местах, занимаемых Россией по многим научным показателям. О вымирании целых научных школ.

Вы целиком за воссоздание сталинской империи. «Военная континентальная евроазиатская империя – идеальная форма государственного устройства для России». Простите, а что население империи имело от этой «идеальной формы»? Это очень похоже на чувства поротого холопа, хвастающегося тем, что наш барин сильнее всех соседних – такой знатной порки никто не сможет задать! Ради фразы «нас все пугаются!» вы готовы терпеть все прелести сталинского режима. Я не готов. Вы очень низко ставите качества русского народа, если считает его неспособным к цивилизованному существованию в демократическом государстве европейского типа, а только в «евразиатской империи», под пятой очередного варварского диктатора.

«В атаку поднимались „За Родину, за Сталина!“. Сознательно-этатистски шли с такими словами в атаку», – пишете Вы со слов своего деда. Вы ссылаетесь на ностальгические воспоминания деда, подстроенные под общую мифологию. А я сам был на Третьем белорусском фронте, правда лишь полгода в 1944-м (прошел от Смоленска до немецкой границы). Но мои близкие друзья белорусские писатели Василь Быков и Алексей Карпюк воевали всю войну. Они рисуют совсем другую картину. И если солдаты были полны «сознательно-этатистских» чувств, то зачем по всей линии фронта были созданы заградотряды? И вспомним, что из перешедших на сторону врага были созданы целые армии.

Вы пишете, что мои слова «России никто не угрожает» просто ложь. Да нет. Ложь – миф о том, что Россия – в кольце врагов. Миф, нужный ее властителям для внутреннего пользования. Все страны имеют армии на всякий случай, но имеют и друзей, и сотрудничество, а вот Россия ждет беды от всех соседей, ближних и дальних. От Белоруссии и Украины, от Грузии и Эстонии, от Китая и Азербайджана. Если США такой уж агрессор, то почему не нападают на Мексику и Канаду? Почему терпят нахальную Северную Корею? И почему наши властители в массе держат своих детей и свои дивиденды там, у врагов? А некоторые и живут там?

О положении науки в советское время написано достаточно. Добавлю только личное воспоминание о чувстве унижения, которое мне постоянно приходилось испытывать в советское время на международных встречах за положение нищего и цыпленка, привязанного за ножку. Это выражение употребил один западнонемецкий академик, поддразнивая меня, ведшего с ним спор в Ленинграде.

Квинтэссенция Ваших рассуждений содержится в фразах: «У меня вполне закономерно давно уже возникает вопрос: почему же Вы на этом Западе не остались? Почему же Вы так, мягко говоря, всю свою жизнь не любите Россию? Может быть, честнее было бы критиковать российскую действительность из-за „бугра“?»