Муос

Почти каждый вечер на станции проводилось прилюдное осчастливливание новых пленников и новорожденных. Это сопровождалось обязательным сбором большей части населения «гнезда», присутствием Трех Прародителей и неизменными речами Миши, проповедующего скорый и полный захват Муоса, Москвы и всей Земли. Ленточники, наблюдая процедуру пересадки бывших в употреблении или только что отделившихся червей, впадали в состояние экстаза. Они кричали, смеялись, плакали, хлопали в ладоши, топали ногами; некоторые визжали и от восторга теряли сознание. Трудно поверить, что у этих людей когда-то были другие жизненные интересы: они любили, мечтали, учили хорошему детей, старались сделать этот мир лучше. Теперь все для них утратило смысл — они пребывали под мороком любви к безмозглым низшим существам.

Кудрявцева и Расанова неизменно тащили созерцать эти оргии. На их глазах «осчастливили» всех их боевых товарищей; на операции приводились также и захваченные жители Америки, где уже в открытую шла война. Еще более ужасной была процедура пересадки червей годовалым малышам. Дети кричали, а толпа от их воплей впадала в экстаз. А двух москвичей, видимо, как самых важных персон приберегали для финальной сцены.

Радист по-прежнему отказывался есть и пить, отдавая свою воду и пайку товарищу. Тот сначала не хотел брать, но потом согласился. Несмотря на то, что оптимизм Александра поугас, в отличие от Радиста он не видел смысла в самоубийстве.

В свободное от «зрелищ» время они лежали в клетке, прикованные к полу. Радист потерял счет дням: сколько они были в плену — неделю или месяц — он определить не мог, да и не задавался этим вопросом. Расанов сначала пытался о чем-то говорить с Игорем, но тот отвечал неохотно и односложно, а чаще просто молчал, уставившись в одну точку. В конце концов Расанов решил, что у юноши от всего пережитого «поехала крыша», и бросил свои попытки.

Охранники доложили Мише о голодовке Радиста. Носитель Третьего Прародителя незамедлительно вызвал врача — того самого, который осуществлял пересадки. После осмотра тот сообщил, что у Радиста сильное истощение. Миша безуспешно уговаривал пленника отказаться от голодовки: Радист ничего ему не отвечал. Тогда опять пришел врач и несколько дюжих ленточников. Они разжали челюсти Радиста, засунули ему в пищевод тонкий шланг и через него принялись вливать какую-то мутную жидкость. Радист чувствовал себя изнасилованным, и ко всему прочему шлангом ему повредили горло. Однако Игорь решил не сдаваться и продолжал упрямо отказываться есть и пить, несмотря на уговоры Миши и Расанова. И унизительная, болезненная процедура повторялась.

Однажды Миша привел с собой бывших уновцев, а теперь — новоиспеченных ленточников. Они часами сидели с Радистом, якобы для поддержки, и рассказывали о необыкновенном блаженстве, которое им недавно открылось. Было трудно поверить, что это его недавние боевые товарищи. Но Радист молчал и теперь — он пребывал в постоянном ступоре, спасающем его от кошмарной действительности.

От голода, жажды, переживаемого кошмара явь начала сливаться со сном и бредом. То Игорь спорил со своей матерью, которая утверждала, что ленточники — это идеал нацизма. То к нему опять приходила смуглянка со спиленным черепом, которая просила заняться с ней любовью. То он сам, уже будучи ленточником, делал надрез на шее Кати и вставлял туда почему-то свой палец, да еще отрезанный от ноги. В других кошмарах он присутствовал на церемонии осчастливливания пленников в роли Миши и пытался отговаривать несчастных принимать к себе в шею червя. Иногда к нему в клетку приходила Светлана. Тогда он успокаивался, ему становилось хорошо. Но как только он пытался прикоснуться к любимой, ее образ рассеивался.

В редкие минуты возврата сознания Радист, чтобы заглушить тяжелые мысли, повторял про себя короткую молитву, которой его научила Светлана: «Господи, помилуй. Господи, помилуй. Господи, помилуй и спаси…». Это отгоняло мысли и давало крошечную надежду: а вдруг Тот, Которому он так безответно молится, существует на самом деле?

Однажды, на пике бредового состояния, ему послышался вой. Это был ужасный, пронизывающий все существо звук, какого в реальности Кудрявцев никогда не слышал. На станцию ворвались чудовища. «Демоны», — отрешенно подумал Радист. Один демон остановился у клетки и горящими глазами посмотрел на пленника. Он отдаленно походил на собаку средних размеров, но на нем вообще не было шерсти; бледно-розовая дрожащая шкура, обтягивавшая мускулистые лапы и худое туловище, была покрыта коричневыми бородавками и ярко-красными пятнами. Вытянутая голова имела огромную челюсть с выступающими клыками. Вместо ушей — бугорки. И страшные, алчные, горящие глаза. Чудовище бросилось на клетку, встав на задние лапы, и секунду эти два красных глаза смотрели на Радиста, приводя его в оцепенение. Потом демон щелкнул челюстями и тут же загрыз охранника, попытавшегося ударить его мечом.