– Поклянись, солдат, передо мной и пред Богом. То, что сказала Светлана – это правда?
Дехтер словил себя на мысли, что его второй раз просят поклясться на верность этому народу. Но теперь он спокойно, уверенно и абсолютно искренне сказал:
– Да, Анка.
Анка пристально посмотрела в глаза Дехтера. В разучившихся плакать глазах появились слёзы. Она обняла и прижалась к мощной груди Дехтера и прошептала:
– Я верю тебе, солдат, не обмани меня.
К краю платформы уходивший отряд вышли провожать все Первомайцы, не задействованные в дозорах. Они были не так эмоциональны, как Пролетарцы. Но ощущалось, что приход москвичей принес и на эту Богом забытую станцию огонёк надежды. Анка не отходила от Дехтера. Сейчас она больше была похожа не на грозную атаманшу, а на обыкновенную женщину, провожающую на войну своего мужа. Дехтер в семистах километрах от своего дома неожиданно нашёл близкого человека. Они с Анкой провели в её хижине, сложенной из ржавых закопченных листов жести, несколько часов. Они не объяснялись в любви, не углублялись в сентиментальности и их близость не была бурной. Сложилось так, что они сразу стали семьёй, как будто провели десятитысячную ночь в одном доме. И почему-то, ни Первомайцев, ни других Партизан, ни даже москвичей это не удивило. Дехтер ясно осознал для себя, что в Москву он уже никогда не вернётся. И он также ясно понял, что и в Муосе у него не будет счастья, а жить ему осталось совсем недолго. Но осознание этого совсем не испугало его. Он смело шёл навстречу своей судьбе, навстречу смерти. И у него на шее висел нательный крестик на толстой бечевке, который ему подарила его женщина – Анка. Он раньше никогда не верил в Бога, просто не задумывался об этом, посмеивался над разными сектантами и суеверцами. Сейчас же, после встречи Талаша и Анки присутствие Бога в его жизни для него стало очевидным.
Радист, наоборот, уходил с этой станции разочарованным. Он стыдился себе признаться в том, что с нетерпением ждал отбоя на станции. Он со Светланой занял свободное жилище. Но та притащила с собой Майку, да ещё уложила её между собой и Радистом. Вообще, с появлением Майки Радист стал чувствовать себя лишним для Светланы. Лишенная возможности иметь своих детей, Светлана нашла объект для излития своего материнского инстинкта. Она ухаживала за девочкой, а та всеми силами отвечала ей на ласку. Если она и вспоминала о Радисте, то только за тем, чтобы он что-нибудь принес для Майки или в чем-нибудь помог им с Майкой.
Когда обоз собирался отходить, девочку хотели оставить на Первомайской, чтобы потом её вернуть на Пролетарскую или на Тракторный. Но она подняла крик и неожиданно начала рваться к Светлане, взахлёб плача и крича: «Мама! Мама!». Кто-то из Первомайцев пытался удержать девочку, но та искусала воину руки, вырвалась и повисла на руках Светланы. Светлана потребовала, чтобы девочку оставили ей. Ходоки начали отговаривать её, утверждая, что предстоящий переход очень опасен для девочки, но Светлана заявила, что Первомайская – не менее опасна, и что без девочки никуда не пойдёт. Светлане разрешили взять девочку, слишком она была важным человеком в их походе.
Вот и теперь Светлана на Радиста, который злобно и тяжело пыхтя крутил педали, она даже не глядела, а шла рядом с сидевшей на дрезине Майкой и о чём-то с ней ласково шепталась.
4. НЕЙТРАЛЫ
4.1.
Обоз миновал последний дозор Первомайцев. Со стороны Купаловской первомайцы выставляю целых три дозора. Не смотря на бедственное положение и нехватку людей на Первомайской в дозоры с этой стороны заступало по десять-пятнадцать человек сразу. Среди дозорных почти половина были женщины и дети. Каждый дозор охранял ворота из сваренных крест-накрест металлических прутьев в два пальца толщиной. Это – предосторожность от диггеров и змеев, нападавших со стороны Купаловской.
Метров через пятьдесят после третьего дозора Радистом овладел страх, вытеснивший из сознания все мысли. Причиной этому был звук, доносившийся с глубины туннеля:помесь тихого воя и громкого шепота. Кто-то из группы ходоков, ещё на Первомайской пытались объяснить, что они будут слышать странный звук, создаваемые сквозняками в множестве вырытых змеями нор. Ходоки предупреждали обращать на эти норы максимум внимания и не в коем случае к ним близко не подходить. Но Радист всё это пропустил мимо ушей.
По мере продвижения вперёд звук усиливался, он пронизывал насквозь, проникал в каждую клеточку тела. Страх распирал изнутри, казалось этот страх разорвёт тело на куски. Ощущение усиливалось запущенностью этого туннеля: здесь было сыро, текло с потолка, ноги погружались в грязь. На путях, шпалах и между ними валялся мусор, фрагменты обвалившегося потолка и стен. Периодически встречались дыры в стенах, полу, потолке туннеля. Это и были норы – отверстия диаметром в метр, из которых и исходил этот ужасный звук. Приблизившись к очередной дыре, ходоки окружали её, целясь из арбалетов, вслушиваясь и светя фонарями, пока остальной обоз стоял. Потом они давали знак и обоз двигался дальше. движение.