Муос

В ожидании возвращения основной группы Родионов не скучал. Он с утра до ночи постигал свою «камбалу». Благодаря симуляторам он уже в совершенстве овладел искусством управления и ведения боя, во всяком случае — в виртуальном виде.

А вот двум уновцам, которые были назначены Дехтером ему в подчинение, заняться было нечем. Они бестолково смотрели на обзорные мониторы, с вялым интересом вглядывались в экран симулятора, когда Родионов вел бой сразу с тремя «апачами», топтались взад и вперед по вертолету, по десять раз на день разбирали, чистили и собирали свои автоматы, спали, играли в карты и просто сидели, тупо уставившись в одну точку.

На обзорных мониторах смотреть было особо нечего. Вертолет стоял на покрытой бетонными обломками, кирпичной крошкой и не слишком густой травяной и кустарниковой порослью детской площадке размером в полгектара, ограниченной с четырех сторон руинами многоэтажек. Эти руины были похожими на трибуны, а площадка — на арену какого-то потустороннего амфитеатра. Из площадки торчали ржавые остовы лестниц и качелей. Кое-где перекрытия первых этажей рухнувших многоэтажек выдержали, и теперь пустые глазницы оконных проемов злобно смотрели на чужаков. Неподалеку подымалась вышка мертвой сталкерши.

Вертолет имел усиленную броню и всего один иллюминатор — спереди. Иллюминатор был метровой щелью в броне «камбалы», залитой особым оргстеклом. Этот иллюминатор при необходимости закрывался бронированными ставнями, и тогда ситуацию снаружи можно было контролировать по мониторам и приборам. Однако Родионов не опускал ставни, не видя пока ничего опасного.

Иногда он смотрел в иллюминатор и старался вспомнить, какими были деревья и кусты до Удара. В снах они представлялись ему более зелеными. Алексей вспоминал, как в детстве любил на спор побороться с друзьями на траве недалеко от их дома. Потом они, уставшие и запыхавшиеся, лежали на этой траве и смотрели в голубое небо сквозь кроны деревьев. Все имело какой-то добрый, теплый зеленый цвет. А теперь в этой листве зеленый цвет угадывался лишь с трудом, сильно разбавленный оттенками серого, бурого, темно-коричневого. Нет, однозначно, это уже не та растительность, которая была прежде. И вид она имеет отталкивающий, вселяющий, скорее, чувство опасности.

Еще более отталкивающими были звуки мертвого Минска. Через броню они практически не проникали, но иногда Родионов включал приемник за бортом. Недружелюбный тревожный шелест деревьев, постоянные завывания, ухания и стрекотания каких-то далеких и близких существ заставляли быстро выключить звук, чтобы не слышать эту адскую какофонию.

Зато небо, очистившись за десятилетия от поднятой в него тысячами ядерных взрывов гари и пыли, стало таким же прекрасным и голубым. Даже еще более голубым, чем раньше. Еще бы, его столько лет не коптили автомобили и заводские трубы! Родионов смотрел на небо и невольно улыбался. Это небо принадлежит ему — единственному летчику на ближайшие тысячи километров. А может, и на всей планете.

Иногда эхо- и фотодатчики реагировали на движение. На мониторе эхорадара появлялась движущаяся точка, показывающая перемещения какого-то мелкого животного вблизи вертолета. Воочию увидеть этих местных обитателей удавалось редко — боясь неведомого существа, они не подходили близко, прячась в кустах, кронах деревьев и в руинах домов. Лишь несколько раз люди видели ворон — обычных ворон. Те прилетали, садились вдали от вертолета, что-то клевали, рылись лапами в земле и улетали.

Исключением был «Тузик» — так они назвали мутировавшего потомка лисы, волка или собаки. Он постоянно находился или в поле зрения, или на экране эхорадара. Шерсть у него была только на голове, конечностях и хвосте. На остальных частях тела — голая шкура, обтягивающая ребра и позвонки худющего животного. На шкуре — раны или язвы — не то проявления какой-то болезни, не то следы от схваток с другими зверями. Выглядел Тузик отвратительно, но его суетливая манера, да и то, что он был единственным постоянно наблюдаемым ими живым организмом, заставило уновцев считать его чуть ли не своим питомцем. Тузик пробегал по амфитеатру, что-то вынюхивая и метя территорию. Двигался он быстро, вздрагивал и прятался от каждого подозрительного звука. Иногда он неожиданно бросался в кусты и вытягивал оттуда какого-то мелкого грызуна. Иногда резко взбегал на руины и разражался истошным голосом, лишь отдаленно напоминающим собачий. Иной раз подходил к дюзе канализационного вывода, через который обитатели вертолета выбрасывали банки из-под тушенки, специально не до конца вычищенные ложками. Тузик усердно разгрызал банку и вылизывал ее содержимое.

Первое происшествие случилось через неделю после прилета. Был сильный дождь. Он длился уже третий день и залил почти всю арену амфитеатра. Даже Тузик спрятался в свою «будку» — под излом упавшей железобетонной плиты.